Если предыдущие мои слова, как вода, потушили гнев графа, то последние подействовали просто ошеломляюще.

– Вы сказали, что хотите сначала вернуться? – переспросил он недоверчиво.

– Да. Это необходимо.

– Это чушь. Я не желаю об этом даже слышать! – сказал он надменно.

Ко мне тоже вернулась твердость.

– Вы можете не слушать, монсеньор, но я все равно уеду. Я не могу вот так, сразу, отправиться в Шотландию.

– А, по-видимому, в Бретани вы зарыли сокровища и не можете их бросить!

– Мне не нравятся ваши насмешки. Что бы вы ни говорили, я не могу уехать сразу.

– Почему сразу? Вы останетесь со мной на Йе. Я намереваюсь пробыть здесь два месяца, а если дела с Шареттом пойдут хорошо, то и дольше.

– И этого я не могу сделать. Я сегодня же должна уехать в Сент-Элуа. Если вам угодно, мы можем договориться о последующей встрече.

Он пришел в ярость.

– Ловкий маневр, моя прелесть! Вы пытаетесь набить себе цену, не желаете сдаваться так легко, хотите, чтобы я упрашивал вас?! Уж не ошибся ли я в вас, моя дорогая?

Я возмутилась.

– Это вам судить о ваших ошибках, сударь. Хочу лишь напомнить вам, что я пока ни о чем вас не просила. Мне надо уехать в Сент-Элуа, но я обещаю вернуться, как только все улажу, – вам этого мало?

– Что вы уладите? Какие там могут быть дела?

– Сейчас как раз уборка урожая, если только вам известно, что это такое! – воскликнула я гневно. – Земля оставлена на попечение слуг. Я должна вернуться, чтобы за всем проследить. Потом урожай надо продать. Я не намерена терять или бросать то, ради чего трудилась восемь месяцев.

– Вы лжете! Ни за что не поверю, что какой-то там урожай или еще что-то не позволяют вам пробыть со мной на острове и неделю! Может быть, ваши земли заставляют вас уехать именно сегодня утром?!

– Земли – еще не главная причина.

Он так пристал ко мне с расспросами, что я, собравшись с духом, решила сразу все выложить. Мне плевать, как он к этому отнесется! Зачем откладывать, если ему все равно суждено обо всем узнать?

– В Сент-Элуа у меня две дочери, две маленькие девочки, которым нет еще и года. Я не могу расставаться с ними надолго. И тем более не могу бросить, сразу уехав с вами в Шотландию!

Он смотрел на меня так, словно я говорила какие-то совершенно ужасные вещи. Потом отступил на шаг и, так ничего и не ответив, взялся за шнурок звонка.

– Мне надо подумать, – сказал он резко.

На зов принца явился камердинер, который обычно помогал ему одеваться. Граф д'Артуа приказал подать кофе в спальню. Я, оставив его наедине с лакеем, вышла на палубу. Было совсем рано, но туман, клубившийся всю ночь, уже начинал рассеиваться. Море успокоилось и казалось почти гладким. Солнца не было видно, но мне показалось, что день будет теплее и яснее, чем предыдущий.

Был как раз тот утренний час, когда все вокруг только просыпается. Воздух еще удивительно прозрачен и свеж, не наполнен обычными дневными запахами, которые только начинают оживать. Ветер, прохладный, но приятный, ласково шевелил мои распущенные волосы. Наклонясь над бортом, я смотрела на серо-стальную воду, плескавшуюся внизу. О чем мне было думать? Ночь, проведенная на «Звезде морей», была прекрасна, и это утешило бы меня, если бы граф д'Артуа, узнав о моих дочках, решил отказаться от своего предложения.

Лакей с перекинутой через руку салфеткой подошел ко мне и поклонился.

– Монсеньор просит вас пожаловать в каюту, ваше сиятельство.

Итак, ожидалось продолжение разговора. Я вернулась в спальню. Граф д'Артуа, причесанный и надушенный, в халате из китайского шелка, перехваченном индийским поясом, и домашних туфлях, уже сидел за столом, сервированным для завтрака. Взгляд, которым он окинул меня, был мрачен. Я села. Принц явно ждал, пока лакей нальет мне кофе и удалится.

– Вы меня поразили, моя милая, – сказал наконец граф д'Артуа с тяжелой усмешкой. – Вы это умеете. От кого дети?

– От революции, – сказала я холодно, давно приготовившись к этому вопросу.

– Ну-с, и что это за любовник?

– Отвратительный, – проговорила я сквозь зубы.

Не мог же граф полагать, что я сейчас выложу все ему начистоту.

– Если отвратительный, что ж это вы так обожаете своих детей? Кстати, как я полагаю, это близнецы? Не можете оставить их и на неделю – Боже, как трогательно!

– Я их люблю, потому что они мои. И не могу оставить, в этом вы совершенно правы. Своего сына я слишком часто оставляла. Больше этой ошибки я не повторю.

Он раздраженно отбросил салфетку.

– Моя дорогая, иногда ваше упрямство выводит меня из себя. Вы что, склонны считать, что даже неделей не можете пожертвовать ради того, чтобы побыть со мной?

– Принц, – сказала я, – сейчас я сообщу вам нечто такое, чего никто во мне не сможет изменить. Для меня ни один любовник на свете не стоит моих детей. Никто с ними не сравнится. Я всем пожертвую ради детей, но не наоборот. Такова уж я, ваше высочество. Ваша воля – принимать меня такой или не принимать. Что угодно во мне может измениться, только не это.

– М-да… И вы решительно не намерены остаться?

– С детьми – останусь навсегда.

– Ну а кто же отец этих отпрысков, вы скажете?

– Никогда не скажу.

Он усмехнулся, глядя на меня.

– Вчера вы не высказали мне никаких условий. Что ж, как мне это ни неприятно, я согласен признать, что право на вашей стороне.

– Да, принц, ведь вы сами спрашивали меня об условиях.

– И стало быть, этот ваш временный отъезд и дети – условие.

Наклонившись через стол ко мне, он вполголоса произнес:

– Я принимаю его.

Я облегченно вздохнула. Как я ни старалась держаться холодно и равнодушно, минувшая ночь пробудила во мне массу воспоминаний. Что плохого, если я всегда буду жить в таком волшебном мире, снова попаду в сказку, почти равную версальской? Я уже и сама страстно хотела уехать в Шотландию. В Эдинбург, где у меня будет своя вилла. Слуги. Розы в саду. И вид с террасы на море.

– Когда вы сможете уладить эти ваши проклятые дела?

Я подумала и сказала, что, вероятно, к концу августа.

– Итак, именно на это время мы назначим встречу.

Я видела, что принц примирился с тем, что только что узнал. Гораздо труднее ему было примириться не с моими дочками, а с моим отъездом. Очевидно, он давно спланировал провести со мной много времени, а не какую-то жалкую ночь. Но, как говорила Нинон де Ланкло,[7]часы желаний не всегда бьют в одно и то же время.