– Под мою ответственность, сержант,– прерывает его взводный. Мы выдыхаем: все-таки летим.

– Справитесь, шкипер? – по закрытому каналу спрашивает лейтенант флотского пилота.

Я не слышу его, но ясно читаю вопрос по губам. Над верхней губой взводного блестит полоска пота. Ответа я не слышу. Но по тому, как вздрагивает палуба и створки отсека начинают сдвигаться, становится ясно – пилот тоже рвется в бой и готов рискнуть.

Мы уважаем этих лихих парней – пилотов десантных средств, даром что они не из наших. Смертность среди них – пятьдесят на пятьдесят, и ничего с такой статистикой не поделаешь, и пилоты знают, на что идут, и одно только это делает их авторитет среди нас непререкаемым. Впрочем, подозреваю (ох уж эта моя привычка во всем сомневаться), от желания пилота тут ничего не зависит – его просто таким сделали. Как и мы, запрограммированные «тащиться» от вида убитого противника, пилоты десантных ботов звереют от радости, наблюдая, как навстречу их утлым суденышкам тянутся трассы и ракеты. Сливаясь с судном в единое целое через вживленные интерфейсы, они рычат в азарте, отчаянно маневрируя и огрызаясь из всех стволов. У каждого в современной армии свой кайф. Гипертрофированная радость служения долгу заменяет нам нормальные человеческие чувства. Это так практично – всего два-три чувства вместо сложного переплетения противоречивых человеческих эмоций, результат воздействия которых труднопредсказуем.

Я поворачиваю голову вправо и встречаюсь взглядом с Аполлинером. Улыбаюсь ему: «Все порядке, брат, сейчас будет весело». И он тревожно скалится в ответ. И еще через секунду в голове рождается все ускоряющийся отсчет. Стиснутый привязной системой, я распластываюсь в ложементе, будто лягушка, до предела расслабив мышцы и насыщая тело кислородом частыми глубокими вдохами. Такблок прокручивает перед глазами перечень целей. Стараясь не думать о том, что мы можем взорваться на старте из-за утечки в пробитом топливопроводе, или разлететься на куски при неудачной посадке из-за отказа двигателя, или просто потерять ход и навсегда умчаться в ледяную пустоту, я в очередной раз повторяю вводную. А потом зажегся потолочный экран, и я вперился глазами в привычный звездный прямоугольник над головой. Звезды стремительно кружились, оставляя за собой тающие следы. Мы стартовали. Откуда мне было знать, что поврежденный двигатель поможет мне остаться в живых? Да еще и сделать очередной шажок навстречу славе. «Третий батальон, удачи!» – напутствует нас крейсер. Где-то позади, в тесноте избитых отсеков, среди искр сварки и шипения перебитых магистралей, сотни легионеров скрещивают пальцы, провожая нас. Серебристые рыбы на фоне бархатной тьмы – стартующие боты других взводов.

Веста на экране выныривает внезапно: только что мы наблюдали кружение звезд и яркие пятнышки расходящихся ботов – и вдруг громада светло-серого цвета появляется справа, делает парочку сальто и скачком заслоняет звезды. Мы стремительно падаем на изрезанную глубокими каньонами поверхность. Я успеваю заметить тупой конус гигантского кратера на слегка сплющенном южном полюсе, а затем мы отклоняемся севернее и горы Уэллса начинают расползаться по экрану. Эти горы издали чертовски красивы.

4

Веста – это вам не какой-нибудь мелкий неровный булыжник из прессованной пыли пополам с метановым льдом, каких видимо-невидимо в поясе астероидов. Диаметром больше пятисот километров, имеющая запасы воды, железоникелевое ядро и силикатную мантию с гористой базальтовой поверхностью, Веста была настоящей планетой в миниатюре. Помимо огромного количества заводов и баз камнехватов – так назывались бригады сборщиков протовещества, на ней даже имелись два настоящих подземных города с фонтанами, ресторанами и фешенебельными отелями для туристов – пятидесятитысячный Марбл-сити в западном полушарии и десятитысячный городок в кратере на южном полюсе, почему-то названный Москвой. Между городами глубоко под поверхностью проложена система транспортных туннелей, соединявшая одновременно и крупнейшие промышленные комплексы, на которых производилось все что угодно – от унитаза до деталей сложнейших станков и медицинского оборудования. Московский порт был одним из крупнейших в Поясе, отсюда на Землю и другие астероиды ежедневно стартовали десятки буксиров, толкающих перед собой многотысячетонные грузовые баржи. Мощная промышленность Весты задохнулась бы без межпланетного транспорта: все заводские мощности в Поясе умышленно планировались с таким расчетом, чтобы планетоид не мог производить все необходимое для собственного самодостаточного существования.

Жизнь и благосостояние любой астероидной колонии зависели от регулярного грузового сообщения, находящегося в руках метрополии. Может быть, земляне и выглядят развращенным, обленившимся стадом, но их политики вовсе не лишены прозорливости: несмотря на громкие лозунги, доминировавшие над здравым смыслом, они поняли, что отсутствие удушающего контроля над мощным промышленно-сырьевым регионом, до отказа заполненным сорвиголовами и авантюристами всех мастей, и к тому же отличными специалистами, неминуемо приведет к независимости астероидных колоний. Любое созидание, как известно, производится за счет разрушения чего-либо. И процветание Земли было оплачено военным капитализмом в Поясе. Каким-то чудом земному правительству удалось создать относительно уравновешенную систему, на одном конце которой болтались десятки промороженных каменюк, при помощи нанотехнологий производивших львиную долю промышленной продукции Федерации, а на другом – сытая голубая планета, содержащая и контролирующая грузовой флот. Все, что было необходимо колониям, покупалось ими на деньги, вырученные за востребованные Землей товары. Бо́льшая часть заводов к тому же находилась в руках земных мегакорпораций, по влиянию способных сравниться разве что с мировым парламентом. Местное самоуправление на самых крупных небесных телах обеспечивали службы генерал-губернаторов, по сути дела выполнявших полицейские и простейшие распределительные функции. Эта система работала как часы: детали контуров охлаждения для водородных реакторов производились на Церере, камеры синтеза – на Весте, а остальное – на Гебе. И все вместе собиралось в единое целое на Виктории. Без грузового флота ни одна из этих частей не стала бы реактором, дающим тепло и свет. То же самое касалось и большинства других жизненно важных технологий – от гидропонных комплексов до установок по производству водорода.

Земля не нарушала своих обязательств – в обмен на нужную ей продукцию колонисты получали все необходимое для сносного существования. Лишь программы ограничения рождаемости, тесно связанные с программами промышленного развития, могли как-то вызвать недовольство у цепляющихся за внешние проявления своих прав инопланетян. И так шло до тех пор, пока в среде обросших жирком и захотевших комфорта когда-то тощих и небритых первопроходцев, подогреваемое посулами марсианских эмиссаров, не созрело вечное мятежное стремление, заставляющее идти на жертвы и рисковать не только налаженным бытом, но и самой жизнью ради этого мифического чувства – свободы, которым, словно осла морковкой, политики веками заманивали бурлящие толпы и направляли их ярость в удобном для себя направлении.

Положа руку на сердце – союз с Марсом был выгоден Весте. Марс не накладывал ограничений на права и промышленную политику свободных территорий – так на красной планете называли свои колонии. Марс был значительно ближе Земли, не диктовал цены, не регламентировал перечень необходимой продукции, не навязывал торговых соглашений и не препятствовал созданию территориями собственных транспортных компаний – на нем процветал тщательно культивируемый дух свободного предпринимательства. Если точнее – этот дух и был своего рода зерном, фишкой марсианской политики. «Каждому по способностям» – этот короткий емкий лозунг так отличался от неестественного земного «От каждого – по способности, каждому – всё». Тем более что последний был действителен лишь на территории материнской планеты и ее ближайших окрестностей.