— Это было потрясающее судно, — спешно подтвердил Гредер. — Да, действительно, двести сорок восемь метров в длину и сорок метров в диаметре, так сказать, по экватору. Пассажирская гондола его состояла из двух палуб, на верхней из которых находились двадцать шесть двухместных кают, ресторан, бар, кают-компания и даже читальный зал. Вдоль бортов расположены были прогулочные галереи с окнами для обзора; а на нижней палубе располагались оснащенный электроплитами камбуз, туалеты, комнаты для курения, два лифта и даже ванная. Кстати, хотя взрыв оказался настолько мощным, что вспышка его видна была в радиусе двадцати пяти километров, большая часть находившихся на борту людей, а конкретнее, шестьдесят семь человек, — спаслась. Пассажирская гондола разломилась на две части, одна из которых плавно спланировала на землю. К материалам приложена расшифровка текста радиорепортажа Герберта Моррисона из чикагской радиостанции, который он вел с места предполагаемой посадки «Гинденбурга».

Штубер перевернул еще одну страничку и прочел: «Вот он приближается, этот серебристый красавец! Его удлиненный корпус светится в розовых лучах солнца! Вот открывается люк, и офицер сбрасывает на землю причальный трос. Но что это?! О Боже, он горит! Он падает вниз! Он взорвался. Господи, да он же взорвался!»

Штубер знал, что среди тех, кому в тот день удалось спастись, оказался и Гредер, но старался не напоминать ему об этом. Однако было нечто такое, о чем он промолчать не мог.

— Это правда, что после гибели «Гинденбурга» вы с сожалением говорили, что если бы этот лайнер уцелел, вы просили бы командование назначить вас его капитаном?

— Я и сейчас сожалею о его гибели и своей неудачной карьере пилота. Дело в том, что в молодости я занимался планеризмом и даже умудрился совершить несколько прыжков с парашютом. А потом была летная школа. Так что у меня возникали все основания претендовать на пост капитана этого лайнера. Зная об этом, Геринг и предложил мою кандидатуру на пост начальника службы безопасности дирижабельной эскадры, заметьте, уже эскадры…

…Гредер прервал поток воспоминаний и, открыв глаза, внимательно присмотрелся к местности, открывающейся впереди и сбоку от машины.

— Однако вы так и не ответили мне, адъютант, где сейчас находится барон фон Штубер?

Сидевший рядом с водителем унтерштурмфюрер Курт Шушнинг оглянулся и удивленно взглянул на штандартенфюрера. Он прекрасно помнил, что отвечал на этот вопрос, но намекать шефу на его склероз не рискнул.

— Он уже по ту сторону Днестра, в тылу у русских, откуда мало кто возвращается.

— Вы все же уверены, что он там? — величавым, аристократическим движением руки указал Гредер на пространство впереди себя, в глубинах которого должен был теряться Днестр.

— Вместе с другими бранденбуржцами. Многие из которых действительно не вернутся.

— Этот проходимец вернется, — проворчал Гредер, вновь откидываясь на спинку сиденья и закрывая глаза. — И мне бы не хотелось, чтобы именно ему было поручено расследование причин гибели «Гинденбурга». — Перед мысленным взором его медленно проплыла огромная серебристая сигара дирижабля; окаймленная прогулочными галереями двухпалубная пассажирская гондола; прекрасно оформленный зал ресторана…

Гредер никогда не скрывал, что был увлечен и очарован этим сказочным воздушным кораблем, его роскошью и надежностью. С того часа, когда перед первым пробным испытательным полетом Гредер вместе с группой конструкторов и инженеров-строителей обошел залы пассажирской гондолы, он был заражен почти маниакальной идеей — стать капитаном этого воздушного судна, которое могло превратиться в его дом, как превращаются в дома для настоящих морских волков их морские лайнеры.

— С какой стати именно Штуберу? — попытался возразить Шушнинг. — Штубер теперь нужен здесь, в тылу русских. Хотя… Кто-то же должен будет этим заняться. Так, может быть, лучше, если этим человеком станет Штубер? Все-таки вы с ним достаточно хорошо знакомы.

— Достаточно… хорошо, — без особого энтузиазма процедил Гредер. И на несколько минут в салоне машины воцарилось тягостное молчание.

Штандартенфюреру вдруг вспомнилась последняя беседа с генерал-майором Роттеном, в которой принимал участие и Штубер. Всем троим уже было ясно, что расследование причин аварии зашло в тупик. Тома бумаг, которыми снабдили их спецы по расследованиям авиакатастроф и пожаров, не таили в себе ничего, кроме бесчисленного множества заключений всевозможных экспертов, мнений специалистов и протоколов допросов тех пассажиров и членов экипажа, которым удалось уцелеть.

Спора нет, рассказ каждого из уцелевших достоин был пера новеллиста. Гредер с удовольствием прочел их все, без исключения. Но ни один из них не содержал в себе ничего такого, что хоть как-то проливало бы свет на истинную причину аварии «Гинденбурга».

Понятно, что фюрера такие материалы удовлетворить не могли. Как не мог удовлетворить и вывод. И теперь эти трое были похожи на заговорщиков, которые, опасаясь неминуемого изобличения, пытались искать спасения в единстве своих судебных показаний.

— Так что будем докладывать фюреру, господа? — решил завершить эту «тайную вечерю» генерал-майор фон Роттен.

— Вот именно… — безнадежно поддержал его Гредер. — Прочтя доклад, который мы можем составить по материалам расследования, фюрер конечно же откажется нас понимать.

— Главное, чтобы сами мы поняли, к чему собственно стремились прийти комиссии в этих расследованиях и к чему на самом деле пришли, — заметил Штубер.

Генерал и полковник разочарованно взглянули на барона и, ухмыльнувшись, дружно покачали головами, как бы говоря: «А что еще можно ждать от этого недоученного диверсанта?!»

— Если я верно вас понял, господа, — подытожил генерал-майор, — никаких экстраординарных мыслей и предложений не последует. В таком случае мы вынуждены будем констатировать, что причины катастрофы нам неизвестны, признав единственно правильной ту, первичную, версию об искре электрического разряда, возникшей в результате удара молнии.

— С которой мы, собственно, и начинали наше расследование, — проворчал штандартенфюрер Гредер.

— Хотя, конечно, странно, — глуховатым голосом проговорил фон Роттен, меланхолически складывая бумажки в папку с тесненным на ней орлом. — Прошло несколько лет, а причина гибели «Гинденбурга» так и остается одной из самых больших тайн Третьего рейха. Если фюрер сочтет нужным, он, конечно, может продолжить это расследование, но вряд ли те, кто станет знакомиться с выводами наших экспертов, продвинутся в нужном направлении.

— А зачем вообще понадобилось это расследование? — неожиданно задался сакраментальным вопросом барон фон Штубер, несказанно удивив им своих собеседников. — Прошло время, гибель «Гинденбурга» обросла множеством легенд. Каждый из спасшихся считает свое спасение настоящим чудом. Так давайте смиримся с тем, что гибель «Гинденбурга» навсегда останется одной из самых больших тайн Третьего рейха.

— Но ведь из-за этой вашей тайны прекратилось строительство новых дирижаблей, — возразил Гредер. — Угасло целое направление авиастроения. А я считаю это непростительной ошибкой наших авиастроителей.