Прибыли мы на остров в самом начале июня и, похоже, поторопились – в море плавали льдины, а из китообразных первое время нам попадались в основном обыкновенные морские свиньи. Кроме того, несколько раз мы видели довольно крупных акул, а вот косаток не было. Погода стояла отличная, солнечная и почти безветренная, и мы безнадежно плавали взад-вперед вдоль восточного берега Карагинского, вокруг южного мыса Крашенинникова и даже заходили довольно далеко в пролив Литке, но косаток не было.

Первых китов мы встретили только 9 июня, и то это оказались не косатки, а горбачи – две пары кормились недалеко от южной оконечности острова. В то время мы еще не особенно интересовались горбачами, но в отсутствие косаток решили поработать хотя бы с ними, и не зря – оказалось, что двоих из этих китов в том же Карагинском заливе встречал Бурдин в рейсе 2004 года. Такая привязанность к определенным местам обитания – то, что в английской литературе называется site fidelity, – очень характерна для горбачей, особенно для самок. Из года в год они совершают тысячекилометровые миграции, чтобы из одной и той же точки зимовки прийти в одну и ту же точку нагула. Впрочем, бывают среди горбачей и путешественники-авантюристы, которые осваивают новые места в поисках лучшей жизни, – вероятно, именно благодаря им этот вид после восстановления численности так быстро распространился на севере Тихого океана, а в последние годы, по мере потепления климата, продвигается все дальше, в Арктику.

Первая группа косаток встретилась нам только 16 июня. Сначала мы услышали далекие крики в гидрофон и пошли вдоль берега, постоянно останавливаясь и осматривая горизонт в бинокль. Прошло не меньше часа таких поисков, прежде чем Миша заметил под берегом далекий плавник. Группа оказалась небольшой – два взрослых самца, самка с детенышем и один «другой». «Другие» – это сборная категория, к которой мы относим животных, чей пол и возраст не удалось точно определить. Взрослые самцы отличаются высоким прямым плавником, присутствие детеныша позволяет нам определить самок-матерей, а вот самки без детенышей и молодые самцы внешне неразличимы (если, конечно, не выпрыгнут из воды, показав окраску генитальной области, по которой животные разного пола хорошо различаются).

Один самец, с виду постарше, все время шел поодаль от остальных, а второй, помоложе, держался рядом со всеми. Мы заехали вперед, чтобы сфотографировать их и записать звуки, когда они будут проходить мимо, но вместо этого косатки вдруг остановились и начали кормиться. Некоторое время они охотились почти на месте, а потом стали медленно смещаться на север, в нашу сторону, рассеянной шеренгой, из которой то одно, то другое животное то и дело отвлекалось на ловлю рыбы. Кого именно они ловили, мы так и не поняли – в какой-то момент мы видели сквозь воду нечто похожее на морского окуня, но с широкими поперечными полосами, однако, кто это был и на него ли охотились косатки, неизвестно.

Мы провели с ними весь день, и они так и шли на север, то и дело отвлекаясь на охоту. Детеныш время от времени пытался поиграть, дельфинируя или хлопая хвостом, но потом снова возвращался к еде. Мы записали немало звуков, хотя в этом деле нам ужасно мешала проходившая мимо плавбаза, шумевшая под водой, как взлетающий самолет. Отправляясь на Карагинский, я надеялась, что хотя бы там смогу записать чистые звуки косаток, без шума судовых двигателей, которые постоянно портили мне записи в Авачинском заливе. Но не тут-то было – это, казалось бы, удаленное от цивилизации место оказалось еще более шумным. Косатки вроде бы не обращали на это внимания, но шум воздействует на китообразных так же, как на привычных к нему жителей большого города, – даже если они сами его не замечают, все равно он вызывает постоянный фоновый стресс, снижает иммунитет и подрывает здоровье.

В нашем каталоге эта семья косаток получила название «семья Марика» – одного из самцов мы назвали Мариком в честь коряка из группы местных жителей, недавно заехавших в маячный поселок. Эти дети природы пришли из Караги на одной надувной лодке за птичьими яйцами на небольшой островок у южной оконечности Карагинского. Набрав яиц и переночевав на берегу, наутро они обнаружили, что бензина у них на обратную дорогу не хватит, поэтому поехали на маяк просить топливо. У маячников бензина тоже не оказалось – у них все работало на соляре, поэтому в роли спонсора традиционных промыслов поневоле пришлось выступить нам.

Диалект у семьи Марика (косаточьей, а не человеческой) оказался очень интересным. Главным характерным отличием авачинского клана является наличие звуков типа К7 – это бифонические звуки с двумя частотами, нижняя из которых лежит в районе 2 килогерц, а верхняя – в районе 6–7 килогерц. У других кланов таких звуков нет, для них характерны в основном звуки с нижней частотой в районе одного килогерца и верхней выше восьми – такие звуки встречаются у всех рыбоядных косаток Дальнего Востока и во многих других популяциях, а вот К7 уникальны именно для нашего авачинского клана. Так вот, у семьи Марика были звуки, очень похожие на К7, – с нижней частотой в районе двух, но с чуть более высокой верхней – в районе восьми с небольшим.

Такие находки очень интересны для понимания того, как диалекты меняются во времени. Подобные крики могли возникнуть как минимум тремя способами. Во-первых, возможно, это более архаичная, предковая версия К7, которая сохранилась у этой семьи, но изменилась у тех семей, которые мы обычно наблюдаем в Авачинском заливе. Во-вторых, это может быть, наоборот, результат прогрессивного изменения К7 в процессе культурной эволюции – тогда у авачинских семей мы наблюдаем более архаичную версию. И наконец, возможно, что это результат так называемого горизонтального переноса, когда К7 в этой семье изменился под влиянием криков других семей с более высокой верхней частотой, и поэтому верхняя частота в нем тоже повысилась.

Три дня спустя мы снова встретили семью Марика, но на этот раз в составе большого скопления из нескольких семей. Приглядевшись и прислушавшись к звукам, мы поняли, что это наши знакомые авачинские косатки – семьи Икара, Немо и Дыркина. Они общались с животными из семьи Марика, как со старыми друзьями. Истосковавшись по обществу косаток, мы работали с ними до тех пор, пока проливной дождь не прогнал нас на берег.

Дальнейшее наше пребывание на острове оказалось небогато на косаток, зато богато на горбатых китов. Мы обнаружили их излюбленное место кормежки за самой южной точкой острова – мысом Крашенинникова. С конца июня горбачи держались там почти постоянно, охотясь на мелкую стайную рыбу – тихоокеанскую песчанку. Эта рыбка предпочитает районы обширных мелководий и служит прекрасным кормом для морских птиц и млекопитающих. Там, где стайки песчанки поднимаются к поверхности, образуются огромные «птичьи пятна» – истошно орущие и непрерывно жрущие скопления чаек, моевок, кайр и других морских птиц. У каждого вида птиц своя роль в таком «птичьем пятне». Важнее всего кайры – именно они, ловко ныряя под воду и плавая там, как пингвины, сбивают песчанку в плотный косяк и заставляют подниматься ближе к поверхности. Чайки и моевки атакуют рыбу сверху, выхватывая друг у друга из клювов и отчаянно сражаясь за возможность оказаться чуть ближе к вожделенному источнику корма. Буревестники могут нырять под воду, хоть и не так глубоко, как кайры, а вот моевкам и чайкам приходится добывать корм у поверхности или отнимать его у тех, кто способен нырнуть. Песчанка удивительно беззащитна против таких атак – тонкая, извилистая, как змейка, но совсем не проворная рыбка, она просто тупо плывет стаей, даже не особенно пытаясь увернуться от хищников (наверное, у песчанки есть какой-то секрет выживания, иначе при таком поведении она давно была бы съедена подчистую).