Долго она мучилась этой проблемой, пока не услышала о Серже Ефремове, который творит чудеса в своем косметическом салоне.

Ее искренность постепенно вывела Константина из погруженности в самого себя, и он начал столь же искренне отзываться на ее слова.

Он слушал Наташу вначале с недоумением, поскольку не видел в родимом пятне на ее лице никакого уродства. Уродами в его представлении были те, кто убивал ни в чем не повинных людей ради денег и власти. Вот истинное уродство. А Наташа…

Тележурналистка… Жиган вспомнил свой скоротечный роман с другой столичной тележурналисткой, платиновой блондинкой, погибшей в автомобильной катастрофе… Как ее звали? Кажется, Елена. Да, Елена Филатова. Что осталось в его душе, в его памяти от той женщины? В душе, пожалуй, ничего. А в памяти – воспоминание о красивом женском теле.

Наташа тоже была красива, Константин признался в этом самому себе и через какое-то время сказал об этом Наташе. Она обиделась, сочтя, что его слова были продиктованы желанием ее утешить.

Константин принялся ее убеждать в обратном, и вскоре они углубились в такие тонкости отношений, что и ему, и ей было просто удивительно, откуда могли между ними возникнуть эти самые тонкости, если они знакомы всего несколько часов.

Когда Константин сказал об этом Наташе, она рассмеялась и сказала, что тоже думала об этом, и ответила на этот вопрос.

Все дело в том, что и он, и она были искренни друг с другом и успели рассказать о себе очень многое. За несколько часов они успели пройти путь друг к другу, на который у других уходят недели и месяцы, а кто-то не может преодолеть этот путь и за долгие годы и сходит с дистанции на середине.

Константин вспомнил, что обещал Наташе устроить встречу с Сержем, но едва подумал о том, что им придется расстаться, настроение его резко упало, и Наташа это тут же заметила.

На ее вопрос Константин не нашел ничего лучшего, чем ответить честно. И тут же предложил перенести встречу с Сержем на завтра.

– Хорошо, – сказала Наташа, глядя на него то ли с не совсем понятным ей самой интересом, то ли с каким-то ожиданием. – А что же сегодня?

– Боюсь, я буду не оригинален, – улыбнулся Константин, вспомнив утренний разговор. – Но рядом с тобой трудно быть оригинальным.

Она прекрасно его поняла.

И поймала себя на том, что хотела услышать именно такой ответ и ждала этого.

– Хорошо, – повторила она. – Мне нравится такая неоригинальность.

Константин привез ее к себе домой, испытывая какую-то неловкость от того, что в его холостяцкое жилище попала женщина.

Особого беспорядка у него, конечно, не было, но… Жил он все же один, и это было хорошо заметно. Он боялся, что Наташа в его доме окажется чужеродным телом.

И ошибся. Она не стала строить из себя хозяйку и бросаться наводить порядок.

Едва они вошли, Наташа прижалась к нему, заставив его напрячься от тревожного и желанного ожидания.

– Наташа… – хрипло сказал Константин, волнуясь и в то же время удивляясь своему волнению. – Наташа… Ты…

– Молчи, – тихо ответила она, приложив палец к его губам.

Константин поцеловал ее руку, потом нашел губы и почувствовал, как они раскрылись навстречу его губам. Странное чувство нереальности происходящего овладело Константином. Ему было хорошо с этой едва знакомой женщиной, о которой, как ему казалось, он знал почти все. Он хотел теперь только одного – прижать Наташу к себе и ощутить ее тепло.

Не вполне отдавая себе отчет в том, что он делает, Константин расстегивал ее платье, краем сознания отмечая, что ее пальцы расстегивают его рубашку. Платье упало к ее ногам, и Наташа перешагнула через него.

Константин целовал ее в шею и плечи, он чувствовал учащенное дыхание Наташи на своей шее.

Константин вдруг сообразил, что они все еще стоят в коридоре.

Он поднял Наташу на руки, прижался лицом к ее груди и понес в комнату…

– Наташа… – прошептал он, осторожно опуская ее на свой диван.

– Молчи, – шепнула она в ответ. – Ничего не надо говорить. Иди ко мне…

Он лег рядом с ней, прижался к ее телу, и голова его пошла кругом.

Время перестало существовать…

…К Сержу они выбрались только через сутки. Изголодавшийся по женщинам Константин встретил в Наташе столь же изголодавшуюся женщину, и они любили друг друга со всей страстью неизрасходованной энергии. С каждым часом им все труднее было расстаться друг с другом, они оттягивали этот момент, откладывали его, пока не поняли наконец, что расставаться не обязательно, что можно вообще избежать этого.

Константину было хорошо с этой женщиной, и он чувствовал, что ей хорошо с ним.

Краткие мгновения абсолютной свободы, которые он с нею испытывал, сливались у него в одно постоянное сладостное ощущение собственной силы и свободы. Ощущение, которое давало ему давно забытое чувство своей нужности другому человеку, чувство, без которого Константину Панфилову существовать было трудно.

Пока они отдыхали, Наташа рассказывала то о своих подругах, то о мужчинах, с которыми встречалась прежде, то о своей работе.

Наконец не слишком обильные запасы в холодильнике кончились, и голод выгнал их из дома. Константин шел по Москве, ощущая приятную тяжесть опиравшейся на его руку Наташи, и улыбался, представляя, что эта женщина будет рядом с ним и завтра, и послезавтра, и… Дальше он, правда, не заглядывал. Но уже не сомневался, что и потом она будет рядом с ним.

Из всех ее рассказов Константина больше всего заинтересовала работа. Для него было что-то непонятное в стремлении Наташи показаться на экране перед миллионами телезрителей. Константину это казалось… неосторожным, по меньшей мере. Стоило ему представить, что на него смотрят миллионы глаз, как тут же срабатывала бессознательная реакция – Константина охватывало непреодолимое желание оглядеться, чтобы убедиться, что никто не стоит у него за спиной и не нацеливает на него ствол автомата.

Нет, она поступает все же неосторожно, появляясь на экранах перед людьми, которые – никто не знает заранее – могут быть ее врагами. Правда, Константин и сам не мог ответить на свой вопрос – чем ей-то это может угрожать?

Он чувствовал, что не прав, но ничего с собой поделать не мог. Наверное, дело было в том, что Константин уже не отделял Наташу от себя, ощущал ее частью себя и в силу того распространял на нее чувство опасности, которое испытывал сам.

Когда он сказал об этом Наташе, она рассмеялась и ответила, что ей совершенно нечего бояться и нет ничего страшного в том, что ее увидят сотни тысяч, а то и миллионы телезрителей. И Кириллу тоже совсем нечего этого бояться.

Сказала и вдруг запнулась, потому что поймала взгляд Константина, наполненный вопросом, обращенным к самому себе.

«А ведь мне действительно нечего бояться, – сообразил Константин. – И в то же время она права, я боюсь попасть в центр внимания. И не привык к тому, что я Кирилл Потапов, к тому, что у меня совсем другое лицо и никто из знавших меня прежде теперь не узнает. Я боюсь самого себя. Боюсь, что не смогу жить нормальной жизнью. Потому и маскирую свой страх…»