– Нет, – довольно жёстко отвечает Клим. Этот билет только для тебя. Если ты откажешься, никто не пойдёт. Имей в виду.

– Ну ладно, давай сходим, раз такое дело…

– Сходим? – фыркает он.

– А что нужно? Какой дресс-код, может ещё что-то нужно знать??

– О! Это отдельная история. Каждый год всё иначе, понимаешь? Даже те, кто не пропускает бал и приходит регулярно, и те говорят, что ни разу не видели никаких повторений. В этом году будет барочный маскарад. Так что, ищи маску и подходящее платье. Всё должно соответствовать эпохе барокко.

– А в киностудии можно взять костюм на прокат?

– Думаю, можно. Обзвоню завтра все студии. Выясню.

В этот момент дверь резко открывается, Клим вздрагивает и не менее резко поворачивается на звук. Но там не Борзов. В приёмную врывается Мечтанов.

– Алёнушка Михайловна, голубушка, Радимир Львович у себя?

– Нет, Тихон Газизович, его ещё несколько дней не будет, он в командировке.

– Ну как же так! Разве время сейчас? Я ведь хотел продемонстрировать работу своего аппарата, – всплёскивает он руками.

– Ловондатра или модернизированного барабана для производства сахарной ваты?

– Какой ваты! Что вы! До ваты ли нам на пороге величайшего открытия всех времён и народов! Прошу вас, идёмте сейчас же ко мне в лабораторию! Это необходимо увидеть!

Мечтанов взволнованно переминается с ноги на ногу и то и дело снимает свои очки с толстыми стёклами и тут же водружает обратно на мясистый нос. Губы его блестят, и глаза горят огнём.

– Сейчас я не вполне свободна. У меня, как видите, посетитель, – показываю я на Клима. – Вы же помните Клима Романовича?

– Давайте сходим, Алёна Михайловна, я совершенно не против, – заявляет Клим.

– Идёмте, скорее идёмте, – нетерпеливо говорит Мечтанов, там же Александра Сергеевна ждёт.

Мы выходим из приёмной и идём к лифту.

– Скорее, прошу вас, – торопит нас слонёнок.

Он нажимает минус третий этаж.

– А почему в подвал? – удивляюсь я. – Разве конструкторское бюро переехало?

– Наши мастерские и лаборатории находятся там, – поясняет он.

Выйдя из лифта мы долго идём по бетонному коридору с целым рядом железных, как на подводной лодке, дверей. Коридор сворачивает и за поворотом я замечаю Сашу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Тихон Газизович, – с лёгкой укоризной говорит она, – куда же вы пропали? Я уж думала, что это розыгрыш какой-то.

– Идём-идём, сейчас, уже сейчас, – бормочет он, возясь с ключами и совершенно не обращая внимания на слова Саши. – Вот, ещё и Клима притащили Романовича. Ну-ну, ничего-ничего.

Наконец, дверь раскрывается и мы входим в серое бетонное помещение с яркими лампами дневного света. Посреди помещения установлен серебристый металлический шар метра два в диаметре. У него круглая выпуклая дверка, как у космического корабля, а сам он утыкан бугорками и напоминает большой акупунктурный мяч.

Правда, в отличие от мяча, к каждому из бугорков подходит оголённый медный провод.

– Это и есть ловондатр? – спрашиваю я, но Мечтанов игнорирует мой вопрос.

– Лав ондатр? – удивлённо произносит Клим. – Это что, про любовь к ондатрам? – со смешком спрашивает он, но в ответ получает лишь неприязненный взгляд изобретателя.

– Садитесь вот сюда, – говорит Мечтанов, – Мужчине придётся постоять.

Мечтанов указывает на два деревянных стула и бросает брезгливый взгляд на Клима. Потом он подходит к толстой металлической двери и со скрипом её закрывает.

– Минуточку ещё подождите, – едва сдерживаясь от нетерпения, произносит он и ныряет за белую ширму, как в медицинском кабинете.

Через минуту он выходит из-за ширмы и мы от удивления теряем дар речи. Из одежды на Мечтанове только бледно-оранжевый резиновый передник, тоже как из больницы.

– Тихо, ничего не нужно спрашивать, все вопросы потом, – предупреждает он наше любопытство.

Окинув нас прощальным взглядом, Мечтанов подходит к ловондатру, не стесняясь демонстрировать заросшую жиром и густыми волосами спину и задницу. Бред какой-то. Он забирается внутрь, пролезая в не очень широкую дверцу. Зрелище, признаюсь, так себе.

– Внимательно следите и запоминайте, – говорит он, выглядывая в круглое отверстие аппарата. – Можете снимать на видео, это пригодится для потомков. Сейчас я закроюсь в камере и подам напряжение. Для этого я использую вот этот пульт.

Мечтанов показывает пульт, поворачивает на нём какие-то колёсики и говорит, как Гагарин:

– Поехали!

После этого он закрывает за собой объёмную стеклянную дверь. По проводам начинает бегать ток, рождая светящиеся молнии. Они мечутся по поверхности шара, становясь всё ярче. Вдруг вся камера в какой-то момент озаряется и следует яркая вспышка, вслед за которой раздаётся небольшой хлопок и в мастерской становится совершенно темно.

21. Кто это был?

– И в чём прикол? – нарушает тишину Клим.

Я не знаю, в чём прикол, но опасаюсь, что Мечтанов мог превратиться в обугленную тушку, вроде того мышонка, которого он таскал и всем показывал. Хотя, гарью, вроде не пахнет…

– Это типа так и задумано? – продолжает беспокоиться он.

– Боюсь, что-то пошло не так, – с тревогой в голосе отвечает Саша.

– Блин… и мобильник, похоже, вырубился. Хотел фонарик включить. Алёна, ты чего молчишь? Ты тут живая? Подай голос.

– Я-то живая, – отвечаю я, – а вот наш экспериментатор, кажется, в беде. Надо его как-то извлечь из ловондатра…

Я тоже пытаюсь включить фонарик на мобильном, но он не реагирует.

– А-а-а! – вдруг раздаётся женский крик и меня охватывает ужас.

– Саша, это ты? – испуганно спрашиваю я.

– Ой, простите… – смущённо говорит Клим. – Я тут пытаюсь наощупь найти эту проклятую дверь.

– То-то, что на ощупь, – хихикает Саша. – Но моя грудь, это точно не та дверь, которую вы ищете!

– Как знать… – глубокомысленно бросаю я.

Раздаётся тихий, гулкий удар, похожий на приглушённый звон колокола и резкий выдох.

– Кажется, нашёл, – шепчет Клим.

– Что же вы руки то перед собой не держите? – со смехом спрашивает Саша. – Боитесь снова на женскую грудь наткнуться?

Клим не отвечает, но по шорохам и его сопению я догадываюсь, что он возится с дверью. Вскоре раздаётся лязганье и едва слышный скрип.

– Кажется, открыл… – говорит он. – Только здесь тоже темно… Ваш изобретатель, кажется, во всём здании свет вырубил.