Супротив подобной стихии не управиться даже богам!

Только когда славяне сами повернули к западу, втиснулись в русло какой-то местной речушки и стали пробираться против течения, степняки смогли собраться с силами и организовать сопротивление. Да и то не сразу, а лишь когда сварожичи уже одолели изрядную часть пути и вытащили свои корабли на сушу, по одному перенося вперед на собственных плечах.

– Ради чего такие муки, Вик? – на второй день проявила любопытство Валя.

– Где-то здесь в наше время построят Волго-Дон, – ответил бог войны. – Чистого расстояния около пятидесяти километров, из них примерно треть мы уже одолели по воде. Если все пройдет нормально, дней за пять должны добраться до Дона. А если повезет с попутной рекой, то можно управиться и за пару суток.

– А зачем нам Дон?

– Богиня скифов, уродливая Табити, обитает в Крыму, в храме Девы. Захватим храм – победим скифов, – объяснил Один. – Даже если богиня сбежит, покорение вражеской столицы – суть половина успеха. Слишком важный символ. Если народ оказался неспособен защитить собственную столицу, он перестает верить в победу на войне.

– Тогда понятно, – кивнула ведьма и оставила Викентия в покое. Она уже ощущала близкую волну смертей.

И эта волна пришла – нахлынув из глубины степей широким потоком несчитаной конницы.

Славяне встретили всадников арбалетными стрелами – и ведьму тут же захлестнуло блаженное ощущение легкости и бесплотности, душу наполнили странные шепотки, мир вокруг показался влажным и эфемерным. Девушка растеклась по полю брани, воспарила над ним, стала его частью, пропуская сквозь себя стрелы и сулицы, мчащихся всадников и летящие палицы, увидела наполняющие смертных огоньки жизни, то тут, то там внезапно вспыхивающие ослепительным пламенем – чтобы отделиться от плоти, едва разорвется поющая чересчур перетянутой струной нить судьбы.

Скифы, волна за волной, накатывали на славян, сбивая их с ног, топча копытами, пронзая копьями и рубя топорами. Между прочими всадниками разъезжали медлительные неуклюжие крикливые уродцы, воплями привлекающие к себе внимание воинов. Те, кто поворачивал головы на звук, – мгновенно превращались в камень.

Однако отпор сварожичей тоже был страшен. Закрываясь от падающих сверху ударов, они кололи врагов в животы, рубили им ноги, а стрелки слитными арбалетными залпами превращали в решето то одного, то другого урода. Жарко парила текущая кровь, боль пронзала тела с переломанными костями, раненые падали под копыта взбесившихся от ужаса коней, чтобы окончательно расстаться с жизнью. А между азартно калечащими друг друга смертными величаво шествовала остролицая и темноволосая Мара в изящном светло-сером наряде, усыпанном жемчугами и самоцветами, и отпаивала то одного, то другого сварожича смертельным отваром из своей костяной чаши. Павшие скифы просто уходили прочь, прощально вскидывая руку в сторону еще живых товарищей.

Девушка подобралась ближе к Викентию, в этот раз ухитрившемуся не получить ни одной раны. С сожалением вздохнула над двумя сварожичами, павшими справа и слева от Вика. Казалось – скифы вот-вот окружат бога войны, опутают арканами, утащат с собой. Однако вовремя брошенный молот отбил у степняков желание приближаться к одинокому воину в кожаной кирасе с треугольником на груди. Степняки загарцевали на безопасном отдалении, в сражении возникла некая заминка. И в это мгновение тишины Викентий вдруг поднял руки и несколько раз громко ударил молотом по щиту:

– Прекратите бой! Я объявляю перемирие! Всем прекратить сражение! Нам нужно до темноты собрать раненых и оказать им помощь! Иначе они не переживут ночи! – Бог войны чуть выждал и громогласно повторил: – Слушайте все, я приказываю остановиться! Есть время для битвы, есть время для пира. Разжигайте костры, готовьте угощение. Сегодня перед сном мы будем пить, поминая погибших друзей. Дорежем друг друга завтра!

Над полем брани стало настолько тихо, что было слышно, как всхрапывают измученные лошади и тяжело дышат мужчины.

– Все! Оружие на пояс, щиты в руки и выносим раненых к реке, – распорядился великий Один. – Там их и напоить, и помыть. Где свои, где чужие, после разберемся. Там же и костры разведем. Убитых лошадей – на мясо, дрова у нас на ладьях есть. Хватит драться! Мы все одной крови, воины, и любой из нас завтра может оказаться под копытами. Вы бы хотели, чтобы вас в темноте подыхать бросили? Все, перемирие!

После этих слов с ведьмы почти сразу спало наваждение, и она замерла во плоти, пытаясь справиться с бегающими по телу мелкими судорогами. Кровавый транс отпускал девушку медленно, неохотно.

– Черт! Откуда ты взялась? – вздрогнул от неожиданности Викентий.

– Я смотрю, тебя слушаются даже враги, – девушка указала на спешивающихся степняков.

– А почему не послушаться, коли дельные вещи говорю? – пожал плечами бог войны. – У нас на турнирах всегда слушают самых толковых мужиков, не обязательно своих.

– Кажется, это по твою душу, – указала Валя на трех скифов в похожих плащах из сыромятной кожи, решительно шагающих через окровавленное поле.

– Переговорщики, – кивнул Вик и двинулся им навстречу.

О чем уславливались воеводы степняков и главный сварожич, ведьма не слушала, да особо и не интересовалась. Но после того, как дневные враги обменялись клятвами, скифы и славяне вместе отправились по полю брани в поисках раненых и убитых, вынося еще живых товарищей к реке, промывали раны, накладывали шины. Общие костры разложили там же, и к сумеркам начался мирный общий пир.

– Сегодня была достойная битва! – первым поднял свой ковш бог войны. – Все выказали великую храбрость, все рубились, не жалея сил и живота своего, не отступая, не страшась смерти. Выпьем же за отвагу, что течет в жилах наших, за честь ратную и славу воинскую!

– Любо Одину! Слава! – подхватили сварожичи.

Скифы подобной бодрости не выказали, однако выпили. Уставшие за долгий тяжелый день мужчины принялись за еду. Выждав немного, Викентий снова зачерпнул полный ковш хмельного меда:

– Давайте, други, помянем храбрецов славных, сегодня головы свои на поле бранном сложивших! Вечная память всем, не дрогнувшим пред лицом смерти. И пусть погибли они по пустой бабьей придури, однако же воинами себя показали достойными! Честь и слава!

Валентина зажмурилась и откинулась на спину, вполуха прислушиваясь к горячему спору, вспыхнувшему между воинами, посланными на войну богиней Макошью, и воинами, пришедшими умирать по приказу богини Табити.

В отличие от смертных, она отлично понимала, почему бог войны внезапно заговорил о мире и справедливости, яростно убеждая и своих, и чужих:

– Вот скажи, храбрец, за что мы воюем? За что мы сейчас вырезаем скифов, а они нас? Скифы не умеют жить в лесах, мы не умеем жить в степи. Тогда что нам с ними делить? Каждый раз, Карачун, каждый раз, Переслав, когда мы, простые воины, встречаемся напрямую, неизменно выясняется, что воевать нам с вами не за что! Что мы хотим одного и того же! Что мы можем просто выпить, обняться и разойтись, и всем от этого будет хорошо. Единственное, из-за чего мы умираем, из-за чего убиваем друг друга, так это бабья дурь!