ОТЕЛЬ ДЕ ПЕКИН

Меблированные комнаты

Сдаются на месяц или на день

Таша выпорхнула из экипажа, сунула деньги хмурому кучеру и вбежала в пропахший вареной капустой вестибюль гостиницы. Толстая угрюмая женщина с волосатым подбородком, восседавшая за столиком, даже не улыбнулась в ответ на приветливое «бонжур» и только буркнула:

— Там он. Сидит, как истукан, с самого утра.

Таша, сжав в руках сверток, взбежала на второй этаж и постучала в дверь. Та тут же открылась, и Таша очутилась в объятиях мужчины. Она прижалась к нему, чувствуя себя такой хрупкой в его сильных руках. Он ногой захлопнул дверь. Матрона за стойкой возвела очи горе:

— Совсем стыд потеряли. Еще чуть-чуть, и придется вешать табличку «Бордель».

Инспектор Жозеф Пиньо толкнул железную дверь и оказался в просторном готическом зале с колоннами под мрамор, которые поддерживали своды из обработанного камня. Напротив него за стеклянной дверью находился кабинет бригадира. Справа располагалась комната для обысков. За ней — зарешеченные камеры.

Инспектор Жозеф Пиньо решительным шагом направился дальше. Из камер на него глядели мошенники всех мастей, карманники и проститутки. Быть может, таинственный убийца, терроризирующий Париж, один из них? Но никто не соответствовал описанию, данному свидетелями…

Пожилой полицейский дремал, сидя на стуле. Он вздрогнул от неожиданности, когда Жозеф сильно потряс его за плечо…

В этот миг над его ухом прозвучал мужской голос:

— Отойдите же вы в сторону!

Жозеф забыл о детективной истории, которую начал мысленно сочинять, и, взволнованный тем, что находится в главном здании полицейского управления, поспешно протянул записку сухопарому жилистому старику.

— Вы, наверное, ошиблись, юноша, я здесь посетитель, — крикнул тот, приложив руку рупором ко рту.

— Дедушка, нам сюда! — громко позвал его молодой человек в серой блузе.

— Не ори, я не глухой!

Жозеф прошел дальше, до конца мрачного коридора, к помещению с приоткрытой дверью, где суетились чиновники и солдаты муниципальной гвардии, записывая данные антропометрии на каждого задержанного и набрасывая их портреты. Жозеф застыл на месте, стараясь ничего не упустить. Но вот в комнату провели очередного заключенного, и дверь захлопнулась. Разочарованный, Жозеф присел на лавку.

— Что там с ними делают? — обратился он к сидящей рядом женщине.

— Ну, их выстраивают в ряд, прямо как в армии. Записывают имя, обыскивают, дают жетон с номером. Коли это утро, то каждый получает круглый хлебец.

— А если не утро?

— Тогда только половину. Ну вот, у кого есть сорок сантимов, те могут заплатить за простыни, а коли денег нет, то терпи четыре дня, покуда получишь. Моего-то муженька это не смущает: наши простыни давненько заложены в ломбарде. Ну так вот, потом к ним приходит писарь с блокнотом, и они отвечают на вопросы: как зовут, сколько лет, где родился, как звали отца и мать. Ох, и зачем им все это знать? Не смотрите на меня так, мсье, я говорю, что думаю.

— Продолжайте, — прошептал Жозеф, пытаясь запомнить каждое ее слово.

— Ладно. Их распределением занимается специальный комитет.

— Комитет?..

— Монахини из монастыря Марии-Иосифа. Делят их на две группы. Одних отправляют в одиночные камеры, других — в общие. А, вот и моя очередь! Я с вами не прощаюсь, месье, а то удачи не будет!

Ожидание затягивалось. Жозеф в полудреме вспоминал свой визит к Раулю Перо, крошечный кабинет с натертым паркетом, зелеными шторами и набитым книгами шкафом, подобающим скорее читальному залу, чем кабинету полицейского. Инспектор задумчиво листал «Жиль Блаз», с которым мечтал сотрудничать. Он радушно пожал Жозефу руку и стал расспрашивать его о том, выяснилось ли, что еще украдено на улице Сен-Пер.

Перо не отказал Жозефу в просьбе и нацарапал записку в тюрьму предварительного заключения при префектуре, а потом перевел разговор на свою излюбленную тему — о литературе. Черепашка Нанетта у него на столе тем временем равнодушно жевала лист салата.

— Молодой человек, вы долго тут будете сидеть? — услышал Жозеф и очнулся от воспоминаний, от неожиданности едва не свалившись со скамьи. Он машинально протянул записку полицейскому в штатском, и тот дважды перечитал ее, прежде чем хрипло произнести:

— Ладно, сейчас приведу, раз уж она — главный свидетель.

Через четверть часа он вернулся, ведя за руку тощую девчонку.

— Вот ваша Иветта Дьелетт. Поскольку она несовершеннолетняя, а вы не являетесь ее родственником, я обязан записать ваше имя и адрес, — он вытащил из кармана блокнот и кивнул Иветте: — Забирай свою корзинку, и чтоб я больше не видел, как ты торгуешь на улице.

Жозеф сжал ледяные пальчики девочки, и у него от жалости защемило сердце. Он чувствовал себя Жаном Вальжаном, только что вызволившим Козетту[74]из беды.

Они зашагали к набережной Орлож.

— Это папа вас за мной прислал? — спросила Иветта. Она щурилась от яркого света и испуганно сжимала воротник пальто.

Жозеф решил не говорить девочке о том, что ее отец так и не объявился.

— Нет, мой патрон, месье Легри. Да ты его знаешь, это он тебя фотографировал.

— Ах, да, у него такой красивый ящик! Он хороший. Я так испугалась, когда меня схватили. Просила отпустить, потому что папа будет волноваться. Но они заставили меня залезть в повозку, а там были мужчины… страшные, и женщины… такие, как мамаша Клопорт, которая пристает к мсье на бульваре. Я ночевала в общей камере, ужасно замерзла, а одна большая девочка хотела, чтобы я легла рядом с ней, потому что так теплее. Я не хотела, так она оттаскала меня за волосы и обзывалась… Мне хотелось умереть… — Иветта коротко всхлипнула, но не позволила себе расплакаться.

Жозеф украдкой вытер глаза и пробормотал:

— Бедняжка… А ты ходишь в школу?

— Можно подумать, что если ходишь в школу, ты честный человек. Та большая девочка, которую привезли вместе со мной, обворовала своего хозяина! А я никогда не краду.

— Ты не умеешь ни читать, ни писать?

— Умею читать… немножко. У папы есть книги. Я так глупо им попалась. Дама, которая заплатила за булавки, не захотела их брать, а шпик все увидел. Если б я знала, что так выйдет, не взяла бы у нее денег.

Жозеф потянул девочку к фиакру.

— Я отвезу тебя к месье Легри и мадемуазель Таша. Там ты поешь, отдохнешь, и тебе сразу станет лучше.

…Дыши глубже. Не спеши. Подумай хорошенько.

В конце концов Виктору удалось заставить себя успокоиться. Он уже не в первый раз подозревал Таша в измене, но до сих пор не видел реального соперника ни в одном из мужчин, с которыми она водила знакомство. Таша любит его, в этом он был уверен. Наверное, какой-то ее старинный друг пожаловал в Париж, и она спрятала письмо, чтобы не вызвать у него, Виктора, ревность.