Слова Хельви его вполне успокоили.

— Как прошло время после моего отъезда? — королева должна была поддерживать любезный разговор с женихом. Ей было немного не по себе рядом с Харвеем, тем более что она спиной чувствовала тяжелый взгляд Дерлока. Беседа отвлекала внимание и предавала Хельви уверенности.

Лорд поведал о подробностях церемонии сложения вассальной присяги, и о том, как рвал и метал Дагмар, узнав об исчезновении Персиваля. Оба рассмеялись.

— Делать-то все равно было нечего. — развел руками Харвей. — Сажать меня снова в крепость — договор подписан. — он чуть помрачнел. — Мне пришлось передать права на оставшийся кусок Западной Сальвы прямо королю. — Харвей передернул плечами.

Так что теперь он нищ, и нищим его сделала эта красивая молодая женщина в красном платье! Ему захотелось сказать ей какую-нибудь колкость.

— Это то самое платье, которое вы заказали в Беоте? И о котором было столько слухов при дворе? — он не предполагал, что его скрытая в тоне насмешка настолько попадет в цель.

— Нет. — Хельви вспыхнула. — То платье… — она запнулась. — Пропало, сгорело, утонуло. Словом больше не существует. Это — лишь бледное подобие шедевра.

Подобие было не такое уж и бледное, как заметил Харвей. Пожалуй, гранарская золотая вышивка по шелку способна украсить любую женщину. Хельви выглядела очаровательно. Но… он не видел того платья!

А судьба изделия беотийских мастериц действительно была плачевна. С ним разделался лорд Босуорт при совершенно необычных обстоятельствах.

Малютка Нолли вернулась в Гранар в слезах и вынуждена была остаться в королевском замке до возвращения Хельви. Первое время она горевала и никому не показывалась на глаза. Но юность брала свое. Не может же 15-летняя девушка сидеть взаперти, когда наступает самый таинственный из всех летних праздников — день Ивана Купалы — и дворец, город, окрестные села сливаются в огромном цветном котле карнавала.

Праздник нельзя отменить и нельзя пропустить, даже если монархини нет в стране. Короли приходят и уходят, а день Летнего Солнцестояния остается. И Нолли не только вышла из своего убежища, но и решилась надеть роковое платье, подаренное ей госпожой. Плевать на все, у нее была одна святая цель: попасться на глаза Босуорту и обратить на себя его внимание.

Дерлок, как и все горцы, много пил, горланил песни и обожал хороводы между камней. Иногда ему веселее было не при дворе, а на деревенской ярмарке. В ночь на Купалу весь замок сиял огнями, а по залам проносились вереницы разряженных людей в масках. Босуорт изображал медведя. Это был его любимый зверь. Большой и страшный. Вставший на дыбы медведь украшал также фамильный герб Босуортов.

Нолли налетела на лорда в переходе. Он уже был слегка пьян, но соображал достаточно хорошо, чтоб понять, что такое платье никак не может принадлежать какой-то прислуге. Вместо восхищения, которое ожидала бедняжка-горничная, на лице у Босуорта отразились сначала недоумение, потом гнев. Пошатываясь, Дерлок шагнул к ней и пребольно схватил Нолли за ухо.

— Это ведь платье твоей госпожи, дрянь! — проревел он, обдавая девушку винными парами. — Как ты посмела его надеть?

Онемевшая от страха горничная не успела ничего сказать, когда Босуорт с поистине медвежьей грацией перевалил Нолли себе через колено и задрал ей юбки. Девушка закричала, пытаясь освободиться, но того, что она ожидала, не произошло.

— Дурную прислугу учат. — пыхтел Дерлок, расстегивая ремень. — Вот тебе на первый раз! Вот тебе! Достаточно?

Растрепанная, в измятом, обезображенном платье Нолли вырвалась из цепких лапищ лорда и бросилась прочь. Он не стал ее догонять. Грузно осел у стены и замурлыкал какую-то горскую песенку.

Девушка бежала по коридору, не чувствуя под собой ног. Ее лицо горело, слезы лились ручьями. Лучше б он ее изнасиловал! Чем так… Она не осознавала боли. Ей было невыносимо стыдно.

На следующий день горничная уехала из замка к дальней родне в деревню. Изорванное алое платье осталось брошенным в покоях королевы.

— Н-да. — протянул Босуорт, разглядывая красный шелк, который не представлялось возможным привести в порядок. Он созвал королевских портних. — Это платье принадлежало ее величеству. Она будет в ярости, когда вернется и увидит, что с ним стало. Можете вы сделать точную копию? А это мы сожжем.

Швеи переминались с ноги на ногу.

— Крой уж больно необычный. — наконец, сказала старшая. — Да и шелк не нашей выделки — фаррадский. Где здесь подобрать такой оттенок? Все не то будет… — она осеклась, заметив, как грозно засверкал на нее глазами всесильный Босуорт. — Но, конечно, мы попробуем, Ваша светлость, и смею заверить: приложим все усилия.

Они приложили… Чуть другой шелк, чуть иная форма стоячего воротника — острые концы ведь гораздо красивее! Да и вышивка в Гранаре получше. Словом, Хельви узнала свой шедевр с содроганием. И пришлось ей все рассказать.

Когда они мирились с Дерлоком, королева поведала ему начало истории, а лорд сокрушенно покачал головой.

— А я-то ее так отлупил!

— Еще не поздно ее вернуть, если ты сожалеешь.

— Упаси Господи! Ты ужасная женщина, Хел, если хочешь подарить меня какой-то горничной!

Она сидела верхом на его обнаженной груди и закручивала тонкими белыми пальцами рыжеватый мех.

— Значит ты был медведем? — ее голос стал грудным и чуть хрипловатым. — И тебе даже не пришло в голову воспользоваться беззащитностью Нолли?

— Какого черта? — Дерлок прекрасно ее понял и одним движением перекатился со спины на живот, осторожно удерживая под собой королеву. — Разве я не слишком хорош для прислуги?

* * *

Теперь он мрачно разглядывал Хельви, болтавшую с Харвеем. Сегодняшний день должен был стать для лорда Босуорта, возможно, самым большим унижением в жизни. Его женщина, его королева взойдет на ложе с другим мужчиной. С этим трусом и слюнтяем Деми, предавшим дело своего отца. И самое страшное — она не видит в этом ничего противоестественного. «Она принадлежит мне! — Дерлок чуть не заревел. — Разве я не могу быть королем? Разве я мало страдал ради нее?»

Страдал Дерлок много. В основном физически. Тяжелые схватки и походы здесь не при чем — они привычны для всякого воина. Но было и другое. В горах правят старейшие. Дерлок мог водить воинов своего клана в бой, его имя могли славить на пирах и у костров, но однако в повседневной жизни он обязан был полностью подчиняться главе рода. Старый лорд Босуорт, мягко говоря, не одобрил связи сына с гранаской королевой. То, что в долине считалось едва ли не извращенной формой чести, здесь, в горах, сохранило свой первоначальный смысл и значение.

— Ты опозорил род! — гремел под закопченными сводами общего зала голос отца. — Ты опозорил королеву. Тебе нет места среди нас!

Самые страшные слова для любого члена клана, будь он хоть трижды героем, были произнесены. Дерлок тяжело встал, желая возразить. Но эта гранарская привычка из низины спорить со старшими еще больше разозлила лорда Босуорта. К несчастью, из молодых воинов, ушедших воевать в долину, Дерлок был во владениях рода один. Он лишь ненадолго заглянул домой, направляясь вместе с войсками королевы на запад преследовать отступающих беотийцев.