– Ну почему, почему он в другое время ее не может вылить? – шептала возмущенно она. Так постепенно накапливалась надсада. И – срыв!

Как же все это размагнитить? Отец, похоже, не собирается поступаться принципами: раз Нонны нету – на меня с этой банкой пошел.

Его накал тоже можно понять. Всю жизнь в самом центре был бурной жизни: посевная, сортоиспытания, скрещивание, уборка – люди, машины, споры… теперь только так может страсти вокруг себя разбудить.

Методом шока. Раньше методом шока растения менял – высеивал, например, озимую рожь весной, смотрел, что будет. Теперь смотрит на нас.

Сухо раскланялись, и он ушел в туалет. Даже мечтать опасно Нонну сюда возвращать. Все, что в больницу ее привело, очень быстро здесь по новой налипнет. Не только холодильник наш чистить надо, но и нас.

И делать это мне придется – больше некому. Но как? Нормально – как же еще?

Нашел кусочек сыра, кончик батона, щепотку чая. С этого и начнем. И когда отец вышел с опустошенной банкой, к столу его торжественно пригласил. Батя растрогался – последнее время мы питались как-то отдельно, он рано встает, а тут вдруг – такая встреча! Заметался с банкой в руках, не зная прямо, куда и поставить эту драгоценность перед тем, как сесть за стол. Ласково отнял у него банку, поставил пока на сундук ее, усадил его. Ну… приступим! Подвинул бутерброды, чаю налил.

– Ты во сколько вчера пришел? – произнес он вдруг. Я чуть не подпрыгнул. Хороший разговор! Я к нему – с лаской, а он наседает на меня, родительское внимание проявляет, несколько запоздалое. В те годы, когда я больше в его руководстве нуждался – с двадцати моих лет до шестидесяти, – он больше блистал своим отсутствием, проживая в другой семье. Поздновато наверстывает. Сейчас уже скорей я должен его воспитывать! Сколько мы говорили ему, чтобы банку с золотой своей жидкостью не обязательно бы демонстрировал нам, в другое время выливал – ранним утром, когда мы еще спим… он же, по агрономской своей привычке, рано встает. Бесполезно! Упрямо прется с банкой на нас, явно уже демонстративно. Всю жизнь на своем настаивал, и, наверное, правильно. Теперь-то должен он хоть на чем-то настоять? С нами борется. Одну уже поборол… но та совсем слабенькая была. Она и сама себя поборола.

А я с ним бороться не буду. Если мечтать о Нонне – надо хотя б попытаться тут мир установить.

– Да нормально пришел, не поздно, – ответил я. – Ты вчера вроде лег пораньше? – заботливо спросил.

В глазах его мелькнуло грозное веселье: что-то придумал наверняка.

Сейчас выскажет. Не будем портить ему торжество – я заранее улыбнулся.

– Ясно, – произнес батя. – “Часы летят, а грозный счет меж тем невидимо растет”?

Когда-то шпарил наизусть главы “Онегина” – но и теперь цитатку неслабую подобрал. Гордясь своей проницательностью, намекает, что, сплавив жену в больницу, провожу время в кутежах. Ну что ж, если ему так нравится… да и памятью своей не грех ему погордиться. Сделаем, как ему нравится: я, лукаво потупясь, вздохнул. Тут уж он совсем распрямился, мохнатые свои брови взметнул, очи засверкали. Орел!

– Да-а! – Он оглядел наш скромный стол. – Пищу добывать нелегко!

Я вздрогнул, но в руки себя взял. Понял, что он сейчас любимую свою лекцию начнет: “Культурные растения – основа питания человечества”.

Если бы спокойно прочел, а то будет нагнетать, постепенно распаляясь, и кончит надрывным криком, тем более если ему возражать!

А я возражаю, не могу удержаться, уж слишком настырно он насилует очевидные факты в пользу своей теории. Удержаться не могу… характер бойцовский, отцовский. Как тут хрупкой Нонне жить? Она и не живет больше. Мы тут теперь бушуем. Готовясь к схватке, я воинственно стулом заскрипел, посноровистей усаживаясь. Ну давай… начинай! Но очи отца вдруг ласковыми, прелестными стали – это он умел.

– Слушай! – коснулся ладошкой колена моего. – У меня к тебе будет просьба.

Не “будет просьба”, а, видимо, уже есть? Давай! Все давайте!..

– Слушаю тебя, – ласково произнес.

– В собес не сходишь со мной?

При чем, спрашивается, здесь частица “не”? “Не” сходишь? Чистая демагогия.

– Конечно схожу, батя. А в чем дело там?

Конечно – все выдюжим! А куда денешься? Наше место – в собесе.

– Да понимаешь ли… – Он мучительно сморщился. -…Пенсию убавили мне. Почти в два раза.

Новое дело! Казалось, что хоть у него все прочно.

– Не может быть!

– Да вот представь себе! – заорал бешено. Помолчав, снова коснулся колена моего, набираясь, видимо, у меня сил. То есть – мои отнимая.

Слегка успокоился. Продолжил скромно: – Раньше около трех платили – а теперь полторы.

Ну буквально все рушится. Не удержу. Но – удерживай!

– Не может быть, – тупо я повторил.

– Да что ты заладил! – снова он заорал. Да, огня еще много у него, даже завидно. Сгонял в комнату свою, с распластанной сберкнижкой явился, сунул мне в харю: – Гляди!

Да-а. Залюбуешься! Действительно, последняя строчка в книжке – тысяча пятьсот. Видимо, постановление такое вышло: “С целью улучшения… и дальнейшего углубления… населения временно уменьшить пенсию профессорам со стажем работы по профессии сорок лет и больше в полтора – два раза”. Я-то здесь при чем? Последнее я вслух произнес, кажется, – он гневно вытаращился:

– Как это – при чем?

Мол, вы затевали перестройку! Теперь – отвечай.

– Вот, Надя мне все бумаги собрала, на селекстанцию ездила! – Папку приволок.

Аспирантка его, сама давно уже на пенсии. Умеет он нагрузить. Раньше

– по полю за ним бегали, теперь – гоняет тут. И меня загоняет. Но спорить с ним? Нет. Я тут гармонию должен наладить, прежде чем о большем мечтать.

– Ну что же… поехали. – Я с хрустом поднялся. Своей пенсией бы надо заняться, не пойму, почему маленькая такая… опосля!

– Поехали! – азартно батя вскочил.

Небольшая увеселительная прогулка. Мне, конечно, уже в больницу бы надо – но вот это, видимо, будет повеселей.

Небольшая борьба уже в прихожей началась: батя норовил выскочить в летней курточке, я удержал его:

– Опомнись! Снег уже лежит!

– Нет никакого снега!

Пришлось скручивать его, вести к окошку. А это только начало пути.

– Это ж разве снег!

Его не переупрямишь. Хотя наст до подоконников первого этажа достает… “Нет снега!” Но в пальто таки впялил его!

На круговой нашей лестнице он упрямо стирал рукавом пыль со стенки!

– Иди посередине – я тебе помогу! – ухватил его.

Вырвался! И это только начало пути!

Вышли во двор. Сощурились от сверкания и сияния. Но снега, “конечно, нет”. Проложена по голубому насту глубокая белая дорожка. Но снега,