Эд Мервин, истинный сын полуеврейского Бронкса, говорил резко, напористо, не задумываясь над формой выражения, но более убедительно, чем могло показаться на первый взгляд. Он-то и начал обхаживать Оуэна.

— Слушай, Oy, средний бизнес сейчас готов выложить двести — двести пятьдесят тысяч за машину, но как на ней работать — не знает. Цены на «железку» постепенно снижаются, желающих приобрести ее становится все больше и больше: промышленники, торговые агенты, небольшие авиаперевозчики, страховые компании, банки… «Ай-би-эм» и «Рэнд» возиться с маломощными клиентами невыгодно.

Эд был первым, кто назвал взрослого Оуэна сокращенным именем — Oy. Он во многом напоминал Бадди Рурка: такие же жесткие волосы, закрывающие половину лба; такие же большие зубы, только у Эда, которому в мальчишестве пришлось носить ортопедические скобы, они были похожи на протезы; и ростом оба были на дюйм-полтора выше Оуэна. Правда, Эд был помоложе, ровно настолько, чтобы воспринять идею думающих машин. Оуэну они казались чудом, для Эда же были фактом.

— К чему ты все это говоришь, Эд?

— Как к чему? Пошевели извилинами! К тому, что надо открывать собственное дело: консультант по электронно-вычислительной технике и разработка программ по заказу пользователей. А то «Ай-би-эм» из меня всю кровь выпьет. Корпорация слишком велика и неповоротлива. Небольшому предприятию легче работать, да и накладные расходы ниже. Открывать фирму надо там, где они самые низкие.

— И где же они самые низкие?

— Подальше от больших городов. За пределами Стэнфорда и даже Нью-Хейвена. Коннектикут!

— И ты предлагаешь, чтобы за эту затею взялись мы? Ты и я?

Весь вид Эда выдавал в нем истинного компьютерного фаната, и образ жизни его был соответствующий: никакого свежего воздуха, китайская снедь в картонном пакете из ближайшей лавки, кола и пиво в два часа ночи. В результате — излишек веса фунтов на восемь и дряблая кожа. Из-под помятого воротника рубашки свисал сбитый набок и грязный галстук, крошки, застрявшие в похожих на искусственные зубах, Эд выковыривал пальцем или языком. Но он ответил:

— Почему нет? У вас с Филлис еще один на подходе. Помнишь, ты вчера говорил, что не можешь найти недорогую квартиру, которая понравилась бы твоей жене?

Это было деловым предложением. Оуэн стал кем-то нужным, не в пример себе самому, когда Бадди Рурк высмеял его за то, что он неумно расставил фишки в «Монополии».

— О чем ты, Эд? Я не горожанин, как ты. Я провинциал. Я знаю, что такое провинция, и не хочу туда возвращаться. Грязь, клопы, скука — нет уж… — Оуэн помедлил, вспомнив Эльзу, ее уступчивость тогда, ночью в лесу ее отца, полном пугающих шорохов и зловещего уханья. Нет, что ни говори, в провинции есть свои прелести. — Да, мы с Филлис подумываем о том, чтобы переехать куда-нибудь в пригород. Допустим, в Уэстчестер или в Нью-Джерси, недалеко от Патерсона.

— А ты не спятил? Там то же самое, только без желтых таксофонов и джаза в Деревне. Тебе что, нужен малюсенький задний дворик? Хочешь два раза в день по часу трястись в электричке, чтобы добраться до работы и обратно? Да и не дешевле там, если посчитать. Не дешевле, а даже дороже, если учесть, сколько душевных сил придется там тратить. Приятельствовать с соседями, соблюдать дурацкие правила приличия и вообще. Слушай, я недостаточно хорошо знаю твою Филлис, но у меня такое впечатление, что ей насрать на крысиные гонки за успехом и богатством. Она — вольная птица, так я считаю. Высоко держит голову. И заслуживает того, чтобы вытащить детей из комнат-клоповников и переехать в приличную квартиру. А сам ты — неужели до конца своих дней ты хочешь сидеть и рассчитывать рейсы и пассажиропотоки для Томми Уатсона-младшего?

— Это вовсе не плохо для нас — «Ай-би-эм», Эд. В прошлом году я заработал в три раза больше, чем мой отец в свои самые удачные годы — в войну, когда по ночам можно было творить, что угодно.

— Ты, я вижу, и вправду провинциал. Мелко мыслишь.

— Филлис то же самое говорит, — сказал Оуэн. Ему не понравилось, что Эд так насел на него. — Но она любит городскую жизнь. И я тоже.

Эд осклабился, обнажая крупные зубы и плавно нащупывая новую струнку…

— Любите городскую жизнь? И что в ней хорошего?

— Музеи, концерты, рестораны…

— И часто вы выбираетесь в музеи и на концерты?

— Редко, очень редко, — признал Оуэн. — Трудно найти хорошую женщину посидеть с детьми. Кроме того, мы сильно устаем.

— Вот видишь! Еще раз говорю: немножко инициативы, немножко соображения — и заработаем кучу денег.

— А пока у нас их нет, даже чтобы основать компанию. Мы даже машину себе купить не можем.

— На первых порах обойдемся и без собственной машины. Можно поработать на машине клиента или в аренду взять. Все, что понадобится, — это шифровальный блокнот и карандаш. Мне рассказывал один знакомый из «Ай-би-эм» — сейчас у него собственная фирма по использованию компьютеров. Так вот, начинал он с приятелем фактически с нуля и в собственной квартире. Прошло всего пять лет — и что ты думаешь? В год сто восемьдесят тысяч — чистыми. Вот так, дорогуша. Когда есть хорошая программа, никакой секс не нужен.

— Ну, ты хватил! — Перспективы, которые, по словам Эда, открывались перед ними, взволновали Оуэна, и он не заметил, как заказал на десерт пирог с орехом-пеканом, хотя был уже вполне сыт. Он вообще переедал, и у него обозначилось небольшое брюшко. — Я непременно расскажу Филлис о нашем разговоре. В одном ты прав: надо что-то делать. Вот она родит, и у нас будет трое, и все малыши, до четырех лет. Да… Но тебе-то какой интерес в этой затее? Ты холостяк, и в городе ты как рыба в воде.

— Не совсем. Нью-Йорк — он разный. Мне нравится Бронкс, там много зелени: Ботанический сад, парк на берегу залива Пелэм. Люблю побродить где-нибудь, порыбачить. Манхэттен меня изматывает. Одни эти бешеные амбициозные бабы чего стоят. Мать у меня совсем другая была. Помню — сидит и лущит горох в желтую миску с синей каемкой.

Оуэн вспомнил свою маму иначе. На кухне обычно хозяйничала бабушка. В отличие от Эда, сейчас у него была жена, и она была совсем непохожа на его маму. Правда, у обеих вечно был слегка недовольный вид. Он привык к этому женскому недовольству. Оно как бы подтверждало устойчивость существования. Ни годы, проведенные в МТИ, ни деятельность в «Ай-би-эм» не нарушили этой устойчивости.

Оуэн передал Филлис разговор с Эдом, и той пришлась по душе идея его нового знакомца.

Она была на седьмом месяце, передвигалась из комнаты в комнату, в ванную, в кухню, величественно выставив живот и высоко, как заметил Эд, держа голову. Как он успел обратить на это внимание? Раз или два Маккензи пригласили его на обед. В знак благодарности он раздобыл три билета на модный бродвейский мюзикл «Камелот» с Джулией Эндрюс в роли Джиневры, жены короля Артура.

— А он, пожалуй, прав, — высказалась Филлис. — Ты должен дать шанс своей креативности.