я же знаю! Не настолько же он гениальный актер, чтобы играть на каждом свидании… Надо перестать вообще о нем думать, чтобы не думать плохо, это ведь меня саму унижает. Нет, надо перестать, перестать…»

Утром на летучке Митин ее проигнорировал, не ответил даже на сдержанное приветствие – просто отвернулся и сделал вид, что не услышал.

Вика проглотила обиду, но любопытные взгляды коллег до такой степени жгли затылок, что она не выдержала и вышла из здания на улицу, села на лавку. Внутри все тряслось от напряжения, в голове долбила стая дятлов, вбивая в мозг одну-единственную мысль: «Я не выдержу. Я этого не выдержу».

Впервые за все время Вика отчаянно жалела о том, что завела роман на работе и теперь вынуждена терпеть вот эти любопытно-злорадные взгляды.

– Негрич, на выезд! – крикнула ей из двери диспетчер. – Почему я тебя должна искать?

Вика взяла адрес, подхватила чемодан и села в машину, уже поданную к шлагбауму Богданычем.

– Волнуешься? – спросил водитель, бросив на нее взгляд в зеркало.

– С какой радости?

– Ну, мало приятного, когда в полицию дергают.

– А-а… вы об этом. Да чушь собачья, разберутся.

– Разобраться-то разберутся, а нервов вымотают.

– Севрюгина тоже так сказала.

– Ну, она-то знает, баба тертая, – хохотнул Богданыч.

Работа отвлекла от мыслей о Митине и даже немного от мыслей о Светлане Александровне, хотя в больницу Вика позвонила до вечера три раза.

– Хочешь, заскочим? – сочувственно предложил водитель после очередного звонка, но Вика отрицательно покачала головой:

– Нет смысла. Она в реанимации.

– Ох ты ж… но ничего, Пална, выкарабкается твоя тетя, вот помяни потом мое слово.

– Хорошо бы…

…Вернувшись с очередного вызова около четырех часов утра, Вика, у которой заболела голова, решила прилечь, чего обычно на дежурстве не делала, зная, что потом поедет на вызов так, словно вернулась из космоса – с головокружением и слабостью. Но сегодня ноги не держали, сказывалось нервное напряжение последних дней.

В полной темноте она вошла в комнату отдыха и на ощупь нашла пустую кровать, повалилась на нее, сняв только кроссовки и куртку.

Когда глаза привыкли к темноте, она поняла, что в комнате, кроме нее, спит еще кто-то на кровати у самой стены. Не придав этому значения, Вика отвернулась и попыталась задремать. Спустя какое-то время до нее донеслись какие-то звуки – вроде скрипа кровати.

«Встает кто-то», – равнодушно подумала Вика, стараясь не прислушиваться, но скрип сменился вполне различимыми ритмичными звуками, а потом сдавленным стоном – женским.

«Совсем сдурели! – ахнула про себя Вика, поняв, что происходит. – Места другого не нашли?»

– Что ты наделал? – послышался негромкий женский голос.

– Ты не возражала, – ответил мужчина, и у Вики внутри все оборвалось – голос принадлежал Максиму Митину…

– Ой… а там спит кто-то! – наконец заметила присутствие Вики женщина, голос которой она так и не могла узнать.

Повернуться же и посмотреть мешало жгучее чувство обиды и стыда, которое просто пригвоздило ее к кровати.

– Да и пусть… мы ведь тихо… – и тут из динамика раздался голос диспетчера:

– Двадцать восьмая, на выезд.

Двадцать восьмая бригада была кардиологической, значит, сейчас Митин пойдет мимо ее кровати и непременно увидит, что это Вика лежит здесь.

«Господи, ну зачем я вообще сюда пришла?! Никогда не ложилась, никогда за все годы работы!» – грызя костяшку пальца, думала Вика, изо всех сил зажмурив глаза, словно это могло помочь вычеркнуть из памяти произошедшее.

Но Митин даже не взглянул на лежащего человека, снял с вешалки у двери свою куртку и вышел. Женщина осталась, и Вика боялась дышать, чтобы не привлечь ее внимания – не хватало еще устроить разборки на работе.

Когда же из динамика прозвучало «Четырнадцатая, на выезд» и женщина направилась к двери, Вика почувствовала, что ее вот-вот вывернет наизнанку – это была Олеся.

Когда за ней закрылась дверь, Вика сорвалась с кровати и еле успела пересечь коридор и оказаться в туалете. Выворачивало ее долго, так, словно организм старался избавиться от негативной информации, от переживаний, от стыда и внутренней раздавленности.

«Как же мне теперь быть? – думала Вика, умываясь холодной водой. – Как завтра встретиться и с ним, и с ней, с каким лицом? Как сделать вид, что я ничего не слышала и не видела? У меня не получится… Как же это унизительно, оказывается, узнать об измене… Я хотела на место жены Митина? Вот я на нем и оказалась, и это очень больно, просто невыносимо».

Однако все оказалось еще хуже…

Вика до самого конца смены ловила на себе взгляды коллег, бросаемые исподтишка, и понимала – все обо всем знают, не только она. Еле дождавшись возможности уйти, она выскочила из здания подстанции и опрометью кинулась в сторону остановки. Ехать к тетке в больницу в таком состоянии Вика не решилась, оставалось только вернуться домой и постараться уснуть.

Журналист

Ночью опять шел дождь. Белые кроссовки превратились в два куска грязи, пришлось долго отмывать их в ванной, но они все равно выглядели ужасно.

«Какого черта я в них поперся? – думал Борис, ожесточенно оттирая грязь, которая, казалось, намертво въелась в белую кожу. – Ведь есть нормальные черные кроссовки, так почему было в них-то не пойти?»

Борис любил качественные вещи – дорогие, но неброские, не кричащие о своей стоимости, и с большим трудом расставался с ними, когда подходил срок. Но кроссовки, похоже, придется выбросить прямо здесь, не везти же испорченную вещь в Москву.

– Простите, любимые, что местом вашей гибели стала земля города Хмелевска, – печально произнес Борис, перестав оттирать грязь. – Ничего не поделаешь.

Он убрал мокрые кроссовки в пакет и положил его у двери, чтобы завтра вынести к ближайшей мусорке.

Нужно было поработать, написать хоть пару строк – а там уже пойдет быстрее, это всегда было его проблемой. Пустой белый лист вызывал у Бориса паническую атаку, но стоило появиться на нем первым буквам, словам, строчкам – и все, Нифонтов уже не мог остановиться, писал быстро, почти не редактируя написанное. Это он делал позже, перенося текст из блокнота в ноутбук.

«Так, Боренька, давай-ка соберемся, сядем и поработаем, – уговаривал он себя, доставая блокнот из сумки. – Сейчас вот кофейку выпьем для бодрости…»

Часы показывали половину четвертого утра, но Борис совершенно не чувствовал желания спать. Адреналин захлестывал, срочно нужно было сублимировать это состояние во что-то продуктивное, и работа в таких случаях – лучшее, что возможно сделать.

Нужные слова появились сами собой, Борис едва успевал водить ручкой по листу, записывая так и лившиеся мысли. К утру в блокноте появилась полноценная статья, открывавшая цикл