Она неопределенно пожала плечами.

— Нет, пожалуй, не слышала.

— Жаль, очень жаль, — огорчилась Сонька. — Это чудная женщина. Настоящая волшебница. Ей под силу изменить судьбу кому угодно.

— А тебе?

— Мне, конечно, не так. Но я стараюсь. Клиенты, по крайней мере, не жалуются.

— А есть клиенты?! — изумилась Ксюша.

— Есть. — Сонька гордо приосанилась и прибавила со скромным достоинством. — Как видишь. — Она обвела выразительным взглядом комнату.

— Ты хочешь сказать, что купила и обставила эту квартиру на деньги от ворожбы? — Ксюша не верила своим ушам.

Как такое возможно? Она может торчать у себя в массажном кабинете с утра до ночи, и никогда не заработает даже на комнату в коммуналке. А тут какие-то потусторонние сеансы!

— Ксенечка, солнышко, магия — очень востребованный бизнес. Ко мне приходит столько людей. У всех свои проблемы. Кого-то муж бросил, ушел к любовнице. Кого-то сглазили. У кого-то сын пьет. И так далее.

— И ты всем помогаешь?

— Ну, не всем. Но большинству.

— Да как же ты это делаешь?!

— Есть разные способы. Нужно долго учиться, чтобы их знать и понимать. Заговоры всякие. Зелья. Молитвы. Еще много чего.

— Господи, вот бред! Не верю я тебе. — Ксюша скептически поджала губы.

— Не веришь, не верь, — спокойно проговорила Сонька. — Хочешь, покажу тебе кое-что?

— Покажи.

Телега встала из-за стола и вышла. Вскоре она вернулась, неся в руках кипу каких-то бумаг.

— Вот, глянь. — Она бухнула стопку перед Ксюшей на стол.

— Что это? — Та брезгливо взяла кончиками пальцев один из листов. На нем старославянским шрифтом выведены какие-то малопонятные стихи.

— Это заговор. От головной боли. А это от зубной. Это молитва от детского диатеза.

Ксюша один за другим проглядывала листы. От них шел приятный запах ладана и воска. Буквы были красивыми и ровными, с витиеватыми росчерками. Почему-то до них хотелось дотронуться. Она погладила пальцами гладкие, прохладные страницы.

— Знаешь, какая это древность? — тихо спросила Сонька.

— Догадываюсь.

— Вряд ли. Это начало прошлого века. Музейный экспонат.

— Ты у кого их взяла? — Ксюша кивнула на листы. — У Иоанны?

— У нее. У нее еще много чего есть. Она потомственная колдунья, уже в четвертом поколении. Ее прапрабабку сожгли на костре, как ведьму.

Ксюша задумчиво глядела на оставшуюся в чашке кофейную гущу.

— А ты уверена, что ваши действия не против Бога?

— Конечно, уверена. У нас патент. Все согласовано.

— Ладно. Ты меня убедила. — Ксюша еще раз перебрала листы один за другим, и на всякий случай прибавила. — Пожалуй.

Сонька неожиданно резко втянула носом воздух.

— Пицца горит! Ты что будешь пить, коньяк или бренди?

— Бренди.

— Момент. — Она унеслась на кухню.

Ксюша сидела тихо, задумавшись. Сонька вдруг стала вызывать у нее уважение. Подумать только, иметь такие способности! Возвращать мужей женам. А она, Ксюша, даже с головной болью не может справиться без таблетки анальгина. Надо будет попытаться запомнить хоть один заговор.

Она отыскала нужный лист, но читать по-старославянски не смогла. Все правильно, нужно учиться. Это вам не жир разгонять у Анны Глебовны.

Сонька принесла аккуратно нарезанную пиццу, пузатую бутылку и две серебряные стопки.

— За встречу, Ксенечка!

Они выпили. Бренди был крепкий и ароматный, видно, очень дорогой. Ксюша сразу почувствовала, как ей ударило в голову.

— Еще по одной. — Сонька резво наполнила стопки до краев. — Ты бери пиццу, она из «Перекрестка».

— Я беру, — согласилась Ксюша.

Она залпом осушила рюмку, и ей стало хорошо, как никогда. В ушах приятно звенело, хотелось беспричинно смеяться.

— Это было за тебя. — Сонька кивнула на опустевшую стопку и тут же плеснула в нее из бутылки. — А это за меня.

— За тебя, — охотно поддержала Ксюша.

«Что ж это я так надралась в мгновение ока?» — пронеслась где-то на задворках сознания последняя, трезвая мысль. Сонька уже наливала снова. Бутылка стремительно пустела.

— Ксе-енечка, — пьяно тянула Сонька. — Ты та-акая кра-асавица! А глазки-то у те-ебя грустные.

— Неправда. — Ксюша стукнула кулаком по столу. — У меня все хоккей!

— Хок-кей эт-то же игра, — произнесла Сонька недоуменно и громко икнула.

— Глуп-пая, — с трудом ворочая языком, проговорила Ксюша. — Так г-говорят. Н-не знаешь, р-разве?

— Не-ет. Т-ты ешь, а то п-пицца стынет.

— Где ты видишь пиццу? — Ксюша обвела глазами стол. — Мы давно уже ее съели.

— Пра-авда? — Сонька звонко расхохоталась. Потом, заплетаясь нога об ногу, сходила в кухню, притащила банку маринованных огурцов и новую бутылку.

— Все, все, хватит, — испугалась Ксюша. — И так у меня перебор.

— П-перестань. М-мы девять лет н-не виделис-сь.

Сонька вытащила штопором пробку.

Ксюше вдруг, безо всякого перехода, захотелось плакать. Слезы брызнули сами собой.

— Ласточка ты моя! — Сонька бросилась ей на шею, дыша в лицо перегаром и смачно хрустя огурцом. — В чем д-дело? Тебе у меня н-не нравится?

— Нравится. — Ксюша тщетно пыталась освободиться из ее объятий. — Просто… просто мне хреново-о.

— А говорила, все хоккей! — упрекнула Сонька. — Д-давай, выкладывай, какие проблемы.

Ксюша поставила на стол пустую стопку и прислонилась к Сонькиному плечу. Вот, кто ее поймет по-настоящему, а не этот кретин, Костя.

— Я… люблю… Николая, — пробормотала она с длительными запинками.

— А! Оч-чень хорош-шо, — обрадовалась Сонька. — А мож-жно од-дин вопрос?

Ксюша кивнула с готовностью.

— К-кто так-кой Николай?

— Классный парень. Лучше всех. Но я ему до лампочки. — Ксюша снова заревела.

— То есть, н-нет взаимности, — профессиональным тоном определила Сонька.

— Точно.

Телега потрясла головой, прогоняя хмель. При этом случилось, наконец, то, что должно было случиться — перо ее упало на пол. Сонька не обратила на это никакого внимания.

— Что ж ты плачешь, горе мое? — Она слегка тряхнула Ксюшу за плечи.

— Как же мне не пла-кать? — прорыдала та.

— Да все это выеденного яйца не стоит. — Сонька перестала запинаться и заговорила более или менее связно. — Слушай сюда. — Она наклонилась еще ближе к Ксюшиному уху и горячо зашептала. — Нужно пойти к матушке Иоанне. Она делает привороты. Любовные. Твой Николай будет бегать за тобой, как собачонка.