Бог знает, чем руководствовался сын старого, матерого казака, он своих решений и поразительного отношения к Ладожскому никогда не объяснял– просто учил, и все.

Учитель немногословный был, все в себе носил и вообще редко вступал в беседы, но уж если начинал что объяснять, то в некой иносказательной форме, иногда притчи, иногда чьей-то былой мудрости, порой даже сказа старинного. И умудрялся так наставлять и обучать Матвея жизни и «мужской правде» (как он называл внутреннюю нравственную основу и человеческую суть мужчины), говорил так, что каждое его слово было весомо и значимо, запоминаясь на всю жизнь.

Матвей невероятно обрадовался этой встрече– ведь не виделись больше двух лет! Они долго, обстоятельно и вдумчиво, отдельно от всей компании, парились с учителем, только вдвоем, в добротной, деревянной бане, некогда самолично срубленной и поставленной Алексеем Григорьевичем. А потом так же долго, никуда не спеша, сидели, провожая уходящий жаркий день, на лавочке за банным срубом, наблюдали сгущающиеся сумерки и разговаривали.

Спросил его Учитель, определился ли Матвей с профессией.

–Почти,– признался парень.– Химия меня очень увлекает, но и физика, да и математику люблю. Что-то из этих наук и этого направления.

–Хочешь стать ученым?– уточнил намерения Матвея Учитель.

–Не совсем,– с явным сомнением ответил Матвей.– Попробую, конечно… но не знаю.

Помолчали, слушая далекий лес и цвиркающих на разные голоса птиц. Хмельной, сладко-горький аромат близкой степи доносил до них легкий ветерок.

–Представь себе, что случился на земле какой-то страшный апокалипсис, война или катаклизм природный. Много людей погибло, и цивилизация исчезла. Нет электричества, нет водопровода, нет связи, и остановлены, разрушены все производства. Как ты думаешь, какие люди будут цениться выше всех в такой вот постапокалиптической жизни?

–Женщины и дети,– сразу же ответил Матвей.

–Нет, они будут основной, главной драгоценностью этого мира, ради сохранения и защиты которой сообщества и кланы будут биться до смерти. А цениться будут специалисты, которые способны созидать, делать что-то своим умом, талантом, знаниями и, главное, руками. Таких еще называют прикладниками.

–А ученые?

–И ученые, разумеется, тоже. Только ученые– они про будущее, они о дальнейшем развитии, стратегический, так сказать, ресурс. А выживать, стараясь сохранить как можно больше ценных людей, строить, создавать условия надо будет здесь и сейчас, в настоящем, чтобы те же ученые смогли дать направление и развивать новый мир.

–Тогда инженеры всякие, медики, техники,– начал перечислять Матвей.

–Совершенно верно. Люди, способные что-то создать, отремонтировать, построить, сделать новый агрегат, в перспективе наладить пусть и примитивное, но производство.– Учитель повернул голову, посмотрел на Матвея и завершил свою мысль:– Они и сейчас в большой цене, поскольку все меньше в мире людей, способных что-то созидать, делать руками, творить. А скоро настанет время, похожее на апокалипсис, и те самые прикладники будут на вес золота.– Он усмехнулся и дополнил:– И ученые.

–А почему скоро настанет апокалипсис?– сосредоточился Матвей.

–Слишком долго мир был, разнежились все, вон даже Союз свой и Россию вместе с ним профукали,– помолчав, ответил Учитель.– Соседи хоть и дербанят сейчас ваш бывший Союз почем зря, подчистую, но одним разрешенным грабежом не удовлетворятся. Не их стиль.

–Так что, война будет?– нахмурился Матвей.

Алексей Григорьевич редко говорил, но если говорил, то никогда и ни в чем не ошибался.

–Будет,– подтвердил Учитель и конкретизировал немного:– Но не сейчас, попозже. Ты к тому времени и выучиться успеешь, и на ноги крепко встать.– И посмотрел на своего ученика с лукавым прищуром:– Можно ведь и ученым быть, и прикладником толковым, по большому счету эти две ипостаси отлично совмещаются.

–Как?– живо спросил Матвей.

–Вот ты и думай,– снова усмехнулся Гордеев.

Матвей и думал. Будто прочитал Учитель устремления Матвея, расположенность его натуры и тяготение системы и устройства его мышления к тому самому прикладному, конкретному какому-нибудь делу, но одновременно с этим и к научному поиску, и внедрению его в дело своей жизни. Как книгу открытую прочитал и почувствовал. Оттого и завел тот их разговор.

Озадачил ученика. Озадачил. И, вернувшись в Москву, Матвей принялся скрупулезно наводить справки, узнавая о разных специальностях в тех науках, к которым тяготел больше всего, примеряя к себе ту или иную профессию.

На следующий год, весной, отца разыскал бывший начальник управления треста, в котором много лет числился Андрей Васильевич, и пригласил на серьезный разговор к себе в офис. Они проговорили несколько часов подряд, пообедав прямо там, в кабинете, и немного выпив за встречу. И, как рассказывал потом отец, этот его бывший начальник, узнав историю мытарств Андрея Васильевича, который тщетно пытался устроиться на работу, обивая пороги бывшего своего министерства, сначала долго, прочувствованно матерился, называя управленцев и руководителей, как бывших, так и нынешних, идиотами, додумавшимися упустить специалиста такого уровня, и продажными скотами.

А потом развеселился и посмеивался, говоря, что раз они такой бриллиант профукали, то и сами козлы, а умные люди своего шанса не упустят. И предложил Андрею Васильевичу должность в частной нефтяной компании, в которой был одним из учредителей и партнеров. Компания как раз начинала разработку нового месторождения. Только придется Ладожскому и его семейству переехать на Север.

Андрей Васильевич согласился сразу, не сомневаясь ни на секунду, что жена его решение поддержит, да и сын не подведет.

Сын не подвел, но, посовещавшись с Анастасией Игоревной и старшими Ладожскими, решили, что лучше будет, чтобы Матвей все же остался в Москве с бабушкой и дедом. И школу окончит, ему всего год остался, а там и поступать надо, и лучше же все-таки в Москве учиться, а не на Севере.

Матвей согласился с разумностью приведенных доводов и в Москве остался, проводив родителей и сестренку в далекое, холодное Заполярье.

И школу он свою окончил, и отлично окончил, а вот поступать не стал, чем привел всех родных в состояние глубокого, шокового непонимания. А он и сам, честно сказать, до конца не понимал, почему так поступил. Может, потому, что до той поры так и не определился, в каком направлении двигаться. Но основным аргументом, который он приводил самому себе, было желание попробовать делать что-то реальное, теми самыми руками, о которых говорил ему учитель. И уехал к родителям на Север, в Заполярье, и нанялся работать на отцовское предприятие, простым рабочим на один из строительных участков.

Отпахал годик и… нет, снова не поступил, отправился служить в армию по призыву. А что, нормально, не видел в этом явлении проблемы Матвей– надо, так отслужим, мужчина он или кто.

Попался ему грамотный и толковый военный комиссар, то бишь военком, который, выяснив, какими навыками и талантами обладает призывник Ладожский, сразу же определил того в «учебку» пограничных войск, с дальнейшим прохождением службы на китайско-монгольском участке российской границы, поскольку парень владеет в совершенстве монгольским и китайским языками.