родители: счастливые, нервные и приятно взволнованные одновременно. Только в данном случае был еще один момент предвкушения исхода родов: разрешат ли им оставить ребенка?

Их адвокат пришел ближе к вечеру и присутствовал при родах. Он объяснил, что, как только ребенок родится, им будет выдан чрезвычайный ограничительный ордер[21] и назначена дата слушания, чтобы получить полную опеку над ним. Мне стало жаль Чарли. Женщина казалась милой, и это был ее первый ребенок. Если она не сделала ничего плохого и ее партнер тоже, то это казалось ужасным наказанием для них обоих. У Чарли начались схватки, как только закончилась моя смена.

Я вышла из больницы и сразу же отправилась к Уиллу, в дом его бабушки, где он в то время жил. Я очень нервничала, беспокоясь о том, как он отреагирует на новость о моей беременности. Я не могла сдержаться, а просто выпалила все и почувствовала облегчение, когда он немедленно расплылся в широкой улыбке.

– Ты что, шутишь? – спросил Уилл.

– Нет, – рассмеялась я. – Это правда. Ты рад?

– О да! Ну конечно же! – сказал он. – Ты же знаешь, я всегда хотел детей.

– Знаю, но не слишком ли рано?

– Не думаю. Я считаю, что мы должны рискнуть. А ты как думаешь?

Меня захлестнуло облегчение. Я знала, что мы подходим друг другу, и было так приятно слышать, что Уилл чувствовал то же самое.

– Да, я тоже так думаю. Давай сделаем это.

* * *

На следующий день я была на месте в 6:45, готовая к приему смены в 7 утра в боковой комнате отделения. Как обычно, там находились два врача-ассистента, шесть акушерок и пара студенток. Пришел ночной ординатор и пробежался по списку пациенток, которые были у нас в отделении, подробно описывая, кто родил, а кому это только предстояло. Чарли произвела на свет маленькую девочку за одну ночь, у нее были самопроизвольные роды через естественные родовые пути, и мать с ребенком чувствовали себя хорошо. Ординатор подробно рассказал обо всех остальных в отделении и назначил нам разных женщин, а также предположил, кого еще мы ожидаем увидеть позже в тот же день. Мне досталась Чарли. Смена врачей должна была произойти через час после нас, поэтому я использовала свободное время, чтобы посетить пациентку и поговорить с акушеркой, дежурившей в предыдущую смену, чтобы составить более детальный план ухода. Чарли кормила из бутылочки свою маленькую девочку, когда я зашла к ней в палату.

Социальные службы отобрали у женщины ребенка, просто потому что она имела связь с незаконопослушными мужчинами. Ведь подобное говорит о ее несознательности.

– О, она великолепна! – улыбнулась я. – Как вы себя чувствуете?

– Устала, – сказала Чарли. – Устала и счастлива. И боюсь, что потеряю ее.

Я села на стул рядом с ней. Моя работа заключалась не только в том, чтобы заботиться о физических потребностях пациентки. Важно было построить отношения, завоевать доверие, а для этого мне нужно было знать ее точку зрения.

– Расскажите мне обо всем, – попросила я. – Я видела записи социальной службы, но хочу услышать вашу версию событий. Расскажите мне, что происходит.

– Они думают, что я не смогу заботиться о ней из-за того, что случилось с моим бывшим мужем, – вздохнула Чарли. – Полиция пыталась доказать, что я замешана в этом деле, но доказательств не было, потому что я невиновна. Я понятия не имела, что происходит. То, что он сделал с теми детьми, ужасно – меня от одной мысли тошнит, – но я не имею к происходившему никакого отношения. И все же меня наказывают. Это несправедливо.

Женщина казалась сердитой, и я думала, что если она говорит правду, то действия социальных служб могут показаться очень жестокими. Официально она не сделала ничего плохого, и все же Чарли судили за то, что сделал ее бывший муж. Это было равносильно обвинению в соучастии.

Чарли оставалась в отделении несколько дней, добиваясь опеки через суд. Каждый день мы проводили полный осмотр ее и ребенка, и пациентка бродила по палате, доставая бутылочки и рассказывая нам о ходе дела. Я очень сочувствовала ее положению. Социальные службы сказали, что если бы Арчи не был вовлечен, то все могло бы быть по-другому, но они не дали никаких гарантий отмены предписания, если она его бросит. Они утверждали, что ее выбор мужчин доказывает, что женщине не хватает здравого смысла и она не может быть уверена в том, что в состоянии защитить ребенка. Чарли, однако, была непреклонна в том, что они оба невиновны и с ними обошлись несправедливо только из-за действий ее мужа. Она сказала, что Арчи как отец имеет полное право участвовать в заботе об их ребенке. Каждый день Чарли приходилось посещать суд, и, хотя ей было тяжело оставлять малыша в палате, я видела решимость в глазах женщины – это была непреклонность матери, которая сделает все для своего малыша. «Неужели она действительно способна подвергнуть ребенка опасности?» – удивлялась я. С другой стороны, все остальные дети пострадали прямо у нее под носом, так способна ли она защитить хоть своего ребенка?

В палате роддома женщины могут выглядеть совершенно нормально. Но кто знает, что будет происходить дома? Поэтому у самых неблагонадежных матерей забирают детей.

По моим наблюдениям, в палате Чарли была отличной матерью, прекрасно заботилась о дочери, ухаживала за ней, когда та плакала, кормила ее, укладывала спать и меняла подгузники. И она казалась такой счастливой рядом с ребенком. Это вызвало у меня столько вопросов. Разве Чарли не имеет права жить дальше и создать новую семью? Было ли в ее истории что-то еще, чего я не знала? Это шло вразрез со всеми моими естественными инстинктами – разлучать женщину с ребенком, особенно когда они были так тесно связаны. Но все же наблюдать за пациенткой в больнице – совсем не то же самое, что видеть ее в повседневной жизни. Кто знает, что может случиться, если ей позволят забрать ребенка домой? Но как это отразится на Чарли, если ей откажут в возможности создать семью? От всего от этого у меня закружилась голова! Предстояло принять важнейшее, судьбоносное решение для всех участников процесса, и я ни капельки не завидовала судье.

В последний день суда Чарли вернулась в отделение в подавленном состоянии. Стало ясно, что она проиграла дело. Это был ужасный день: она все время плакала, не желая уходить, рассказывая нам, как тяжело думать о том, что она оставит свою маленькую девочку в больнице и