— Как нехорошо шутить такими вещами! Никогда не делай этого!

— Не буду, — запросто пообещал он.

Через час Лайонел вышел из дома любовницы и на миг, в сиянии бледного зимнего солнца, замер. Лицо исказилось от боли, но через пару секунд превратилось и обычную ежедневную маску. В холодном воздухе пахло бензином от стоящих в ряд машин, снежная дорога, ведущая на площадь перед дворцом, была покрыта следами и оранжевой солью. Серое высокое небо без облаков медленно плыло над блестящими крышами домов, выкрашенных ярко-оранжевой краской. Возле палаток с сувенирами толпились туристы! Парочка детей, раскинув в стороны руки, бегали по поребрикам, грязные голуби устроились на подоконниках.

Молодой человек сел за руль золотистой машины, выехал из переулка и помчался по шоссе. Мелькали светофоры, разноцветные старинные дома, мосты, мосты… Город мостов и человеческого праха, развеянного по узким переулкам, широким проспектам и улицам, освещал ледяной шар, точно Божье око, глядящее с болезненно-бледного неба.

Из вмонтированных в потолок колонок полились чистые звуки скрипки Вивальди.

Лайонел какое-то время шарил по соседнему сиденью в поисках пульта от магнитолы, после чего раздраженно начал жать кнопку прямо на дисплее. Замелькало: «Времена года: «Весна», «Времена года: «Лето», «Времена года: «Осень»… — Он отнял руку, когда высветилось наконец: «Времена года: «Зима».

Перед мысленным взором возникло бледное лицо, Лайонел сердито сжал руль. Совсем не Анжелика — прекрасная и грациозная занимала его помыслы. Он сбежал от нее поскорее, прежде чем девушка возьмет своего паука и тот выложит ей, кто и о чем думает в радиусе нескольких метров от нее.

— Мерзкий паук, — пробормотал молодой человек, рассеянно поглядывая на дорогу, — мерзкая девчонка… глупый братец.

Большие, по-детски наивные серые глаза не шли у него из памяти с того дня, как девчонка провалилась в люк. Всего какие-то ничтожные секунды, которые она смотрела в ослепляющий свет фар с застывшим выражением ужаса на фарфоровом лице, а в его сознании этот взгляд впечатался, точно раскаленная пластина в кожу.

«Жаль, не утонула, — сердито размышлял он, прибавляя скорости, — и всем было бы хорошо! Вил бы меня со временем простил… несомненно бы простил! Или нет?»

В тихий двор машина въехала, когда солнце почти опустилось за дома. Лайонел зашел в парадную и на третьем этаже, за мусоропроводом, обнаружил брата. Тот сидел, накрывшись с головой курткой, под глазами залегли темные круги, губы были почти бескровны, глаза, казалось, побледнели вместе с кожей.

— Можно спросить, — поддел его носком ботинка Лайонел, — а какой смысл твоего тут нахождения, если ты не можешь двинуться с места? Как ты планируешь защитить ее, если наши силы с тобой изначально неравны?

Брат агрессивно уставился на него.

— Чего тебе здесь нужно?!

— Ничего, — пожал плечами Лайонел, — я тут подумал, что даже не знаю, какие песнопения ты бы предпочел на своей панихиде? — Он театрально потупил глаза. — Ведь это мне как твоему ближайшему родственнику хлопотать о похоронах.

— Ну ты и придурок, Лайонел! — прорычал брат.

Лайонел вздохнул, улыбка исчезла с его лица. Он

вынул из-за спины бутылку вина, поставил на пол перед братом и жестко произнес:

— Вильям, если ты сдохнешь тут, как собака бездомная в вонючем подъезде, то девчонка отправится за тобой, я это обещаю!

— Влад, — напомнил брат и протянул руку к бутылке, предварительно спросив: — Кто?

— Зверюшки, — презрительно закатил глаза Лайонел и, наблюдая, как тот жадно пьет, потребовал: — Возвращайся домой, хватит подрабатывать дневным сторожем! Эта работка тебя убьет!

— Даже не надейся, — заметно повеселев, фыркнул брат.

— О, Вил, не глупи… — Лайонел прошелся от мусоропровода до окна и обратно. — Если бы хотел, я бы ее уже убил, ты ведь знаешь!

Брат молчал, поэтому Лайонел продолжил:

— Я не стану ее убивать, обещаю! Ты доволен?

— Я тебе не верю, слишком просто. Что-то задумал? Можешь не отвечать!

Лайонел снисходительно улыбнулся.

— Ты готов за нее умереть, — промурлыкал он, — а она? Не думал, что она может выбрать кого-то другого? Предать тебя!

— Нет! Она не предаст! — глядя ему прямо в глаза, уверенно произнес брат. — Ты просто не знаешь ее.

— Хорошо, — согласился Лайонел, — познакомь нас!

Скулы брата напряглись.

— В чем дело? Я дал слово, что не намерен ее убивать, или ты боишься чего-то другого? Может, ты все-таки не совсем уверен?…

— Познакомлю, — оборвал его брат, — как-нибудь!

— Чудно, — хлопнул в ладоши Лайонел и, прежде чем сбежать по лестнице, проронил: — Только не говори мне потом, что я не предупредил. — Он оскалил белоснежные зубы в улыбке. — Все они одинаковы!

Всю субботу Катя просидела у окна в надежде, что объявится Влад. А он даже не позвонил. Она чувствовала себя несчастной, обманутой и всеми брошенной. Одно радовало — ей стало значительно лучше: горло не болело, голова не кружилась. Можно было считать, что она очень легко отделалась после купания в ледяной воде.

Готовиться к зачетам и экзаменам не хотелось, получалось сосредоточиться на чем-то, кроме окна, и того, что происходило за ним. Девушка смотрела на телефон, то и дело брала его, проверяла, не разряди ли аккумулятор, работает ли звук. То ходила по комнате и злилась, то падала на кровать и, обхватив голову руками, пыталась заставить себя думать о чем угодно только не о своем странном друге.

Несколько раз позвонила мама. Если бы она знала как дочь метнулась к телефону, как высоко подскочило у нее сердце, а потом сжалось от разочарования, покрутила бы у виска.

Перед сном Катя долго лежала в ванне под душем. Ей нравилось смотреть, как капли разбиваются о пенистую воду, точно летний дождь в лужах. Сейчас дождь лучше всего соответствовал ее настроению.

«Как будто больше занятий у меня нет, как только горевать, — сердито размышляла девушка. — А если он исчезнет навсегда, что будет? Руки на себя наложу? Смешно…»

На самом же деле ей было грустно. Такой зависимости она прежде никогда не испытывала. В детстве она как-то полюбила есть жареные семечки, но когда поняла, что не может без них прожить и дня, с трудом, но отказалась от лакомства, переросшего в привычку. И теперь, припоминая давно забытые ощущения, она точно знала, что испытывает очень похожие чувства. Не может и не хочет ни о чем думать, кроме объекта своего вожделения. Но одно дело, когда хочется всего лишь семечек, которые, если совсем станет невыносимо, можно пойти и взять, и совсем другое, когда объект вожделения другой человек. Его нельзя было пойти и взять, его нужно ждать. В конечном счете все зависело от него, целая жизнь — внутренняя империя, где раньше существовали интересы, дела, заботы, мелкие привычки. Мирок в один миг сузился, превратился в храм, посвященный одному.