на себе держал, как глиняная скульптура. С недавних пор остался на инструменте след и Игны.

Постояв ещё какое-то время, кузнецы кивнули друг другу: пора гроб металла бить-разбивать! Подтянули крышку к потолку мастера, привязали в несколько узлов, чтоб кому голову не проломить. Нутро печи ещё жаром дышало, но куда скромней. Даже взглянуть на него можно было, коль бровей не жалко. Взялась Игна за грубый молот, размахнулась хорошенько, удар нанесла по самому ребру и кружево трещин в глине сплела. «Больше бить нельзя – плюнет жаром гадина», – остановилась Игна и инструмент отложила в угол. Как начала осыпаться печка, так вспомнила Игна, сколько часов ушло на то, чтоб её слепить, и сколько дней после, чтоб в солнечных лучах застыла.

– Вот не жалко тебе столько глины изводить? – спросила она интереса ради.

– А это много? – удивился Хиду. – «Империя стоит на глине и драконьих костях», дылда, – тут же припомнил он старую поговорку. – Только почему-то первое гораздо дешевле, чем второе…

Глина осыпалась, а меж осколков показался, ещё накалом светясь, металл. То было железо, выплавленное из жадной земли, на первый взгляд чистое и добротное – хоть сейчас же куй из него мечи-топоры.

– Выглядит отменно! – довольно произнесла Игна.

– Поди не слопай, дылда. Увы, но достойного материала здесь мало. – Хиду тяжело вздохнул. – Мы выжгли всё лишнее, но хорошего железа на краю империи не водится. Хуже, наверное, только на островах…

– А где же тогда у вас водится хорошее железо?

– В глубинах империи. – Мастер кивнул в сторону, будто показывая дорогу прямо до златой столицы. – В шахтах сидит, средь грубых пород прячется, кирку добротную по себе ждёт.

– А колдуново железо?

– А это, как я уже тебе говорил, тайна даже для меня. Мне обрезков его от отца досталось, часть я выкупил у караванщиков…

– …Или выиграл в лон у бродячего знахаря… – тут же добавила Игна.

– Припоминаешь так, будто мне за это должно быть стыдно! – Он сплюнул, вспоминая вкус дрянной выпивки из Королевства. – Дальше помнишь, что делать?

– «Выбери только то, что нужно. Самое лучшее. Средь дряни вытяни кусок, что станет разить наповал. И ещё один. Смешай слоями плотными, друг за другом, вновь и вновь, пока они не станут едины, как волны в океане», – повторила урок Хиду мастерица слово в слово. – Всё ещё сомневаешься в памяти моей, старик? Иль сам забыл?

– Ай, я проголодался. – Хиду махнул рукой и на ученицу свою, и на свежее железо. – Пойдём поедим. Бузула дождался, – направился Хиду, чуть хромая, к двери.

– Только заплати ему.

– Так если денег не берёт воздыхатель твой? – поинтересовался Хиду, не сдерживая улыбки.

– Не воздыхатель, это раз. Деньги возьмёт, если ты ему их дашь, это два.

– Хорошо-хорошо…

Бузула дожидался мастеров, усевшись на сухой траве напротив входа. Время было ближе к вечеру, и охотник, что добычу уже продать успел, совсем без сил остался. Сума наплечная набита плотно, в руках – свежий кусок мяса в пергаменте, как знак мастерства и щедрости. «Лучший нам оставил, во даёт», – улыбнулась Игна.

– Ну, здравствуй, Бузула! – крепко поприветствовала дочь Регола вытянувшегося товарища. – Как дела твои?

– Здравствуйте, мастера. – Он поклонился. – Не так хорошо, как бы хотелось: зверь из леса куда-то подевался сегодня. Кажись, к грозе лютой иль чего страшней.

– Да будет тебе! – Игна кивнула чистому небу, подняв глаза. – Ни тучки нет, для доброй встречи самое то! А мы вот железа наделали, поутру за работу сядем.

– …Иль не поутру, у меня спина вся ноет, – произнёс Хиду, приняв мяса кусок. – Я в дом вернусь за чайником. Всё там же, на опушке, верно?

– Да, старик. И деньгу не забудь!

– Да будет, Игна… – тихо сказал Бузула.

– Вовсе нет: разбаловали мы скрягу! Хиду, расплатись, или я сама в карман тебе полезу!

– Добро, добро, – отмахнулся кузнец и удалился в мастерскую.

Двое шли к заветному месту, обсуждая всякие бытовые пустяки. Хоть раз в неделю троица давно знакомая собиралась за деревней, близ самого леса: и пение птиц услышать, и вести обсудить, и посмеяться громко, и даже историю страшную прошептать, тенью играя. Много таких вечеров прошло, много озвучено историй при пламени языках. О войнах, о династиях, об Одиннадцати Домах, об императоре, что от Смерти прячется за драконьими костями. Хиду знавал о мире больше, чем следовало бы, и молодёжь просвещал очень осторожно.

– А сёстры твои, думаешь, чем сейчас заняты? – поинтересовался охотник. – Прости, если…

– Всё хорошо, – беззлобно перебила Игна. – Да знаю я наверняка: Ленна небось из книжек не вылазит, а Зань – если не дурью мается – с металлом возится, да всё равно дурачится. Она совсем не глупа, но иногда уж сильно злится, коль чего не выходит, и совсем отказывается думать. Но без неё совсем не так металл куётся! – Она засмеялась, вспоминая младшую свою.

– Хотел бы я взглянуть на вашу совместную работу! – произнёс Бузула.

– И взглянешь обязательно, – слова её были честны. – Как с делом одним разберёмся по моём возвращении, найду способ тебя уведомить. Дом Стуков всегда рад гостям. Дам лишь совет: с караванами худыми не ходи, а то сам знаешь… – скорая улыбка на её лице чуть отразила внутреннюю горечь.

– Спасибо. – Бузула чуть покраснел: редко охотника звали в чужой дом. – Скажи, Игна…

– Да?

– Ты скучаешь по своей семье?

Игна Стук задумалась крепко. В работе нелёгкой мысль тяжёлая не приходит, унынию нет места средь труда и знания. Пыталась передать весточку дочь отцу, да тщетно было: караваны ходили мимо деревни редко, и путь их совсем не мимо Киррика лежал. Ложные Короны из последних сил тряслись, не брезгуя торговцев грабежами.

– Скучаю, конечно… – призналась мастерица. – Но я знаю, что с ними всё в порядке.

– Это вас так сильно связывает проклятие? – он указал на алую тень.

– Что? – девушка сначала не поняла вопроса. – Нет! Эта штука только плетётся за мной, как и положено тени. Зань и Ленна – мои родные сёстры. В них я уверена, как в себе. Мы трое очень похожи не только лицом, знаешь ли.

– Верю, – кивнул Бузула.

– Мы – род Стук, дети своих отца и матери. Но не кровью мы сильны. В нас силён дух, хоть и в каждой он говорит иначе. Средней достался острый ум, поместивший в себя все тайны нашего ремесла, младшей – столь тонкое чувство, что ей даже на металл не надо смотреть, а вот мне – лишь грубая сила. – Она подумала и быстро добавила: – Я не жалуюсь, между прочим. Так что раз я до сих пор жива и невредима, то и сестрички