— как и всякое стремление к наслаждению или счастью самому по себе. Он описывает это следующим образом: «Чем больше человек стремится к наслаждению, тем больше он удаляется от цели. Другими словами, само „стремление к счастью“ мешает счастью. Это саморазрушающее свойство стремления к наслаждению лежит в основе многих сексуальных неврозов. Снова и снова психиатру приходится наблюдать, как и оргазм, и потенция нарушаются, когда они превращаются в цель».

Однако было бы ошибкой думать, что сексуальная революция есть просто снятие моральной нормы по демонстрации сексуальности и ее обсуждению, «взвинчивание» сексуальной энергии в масштабах всего общества, принуждение к сексуальному потреблению. Что она есть только частный, хотя и ярчайший случай индустрии потребления, которая подталкивает человека стремиться к получению удовольствий вместо стремления к какому-то важному жизненному смыслу. И что деформации, которые она вызвала в людях, ограничиваются вышеупомянутыми неврозами.

Сексуальная революция — в том виде, в котором она произошла на Западе — изменила и извратила не только нормы жизни, не только значение полового акта, но и сущность тех, кто участвует в нем — мужчины и женщины.

Примерно в тот же период, когда вышла в свет процитированная статья Франкла, началась ожесточенная «война феминисток» по вопросу о порнографии. Радикальные феминистки, в первую очередь американки Андреа Дворкин и Кэтрин Маккиннон, развернули борьбу против порнографии, которую они считали инструментом «дегуманизации» женщины. По их мнению, насилие над женщинами осуществлялось как в процессе создания порнографии — в виде жестокого обращения с моделями, — так и через саму конечную продукцию, которая закрепляет у мужчин сексуальный стереотип доминирования, унижения и жестокости по отношению к женщинам.

Дворкин считала даже, что порнография — это «священное писание мужчин», «священный мужской бастион, монастырский приют маскулинности, стоящей на грани собственного уничтожения». В маскулинности же, мужественности она отказывалась видеть что-либо кроме стремления к насилию, агрессии, реализации власти. Она пишет, что «мужское удовольствие неразрывно связано с насилием, причинением боли, эксплуатацией», и что это самое специфическое «мужское удовольствие», основой которого является удовольствие сексуальное — собственно, и есть двигатель человеческой истории, которую она называет «мужской историей». А «мужская сексуальная власть является сущностью культуры».

Маркиз де Сад — вот в ком для Дворкин воплощение сущности «Обычного Мужчины». Вот, пишет она, «определение, которое бы привело в ужас опьяневшего от власти аристократа, но женщины, по здравому размышлению, увидят его истинность. В де Саде раскрывается одно подлинное уравнение: власть порнографа равна власти насильника равна власти мужчины».

Кстати, из сходных феминистских идей был рожден концепт «домашнего насилия», борьба с которым стала на Западе основанием для практики бесцеремонного изъятия детей из семей, и который упорно пытаются узаконить в этом же виде в России, наталкиваясь пока на общественное сопротивление. Домашнее насилие впервые было описано в 1979 году в книге феминистки Ленор Уолкер «Избитая женщина». Избиение является формой контролирующего патриархального поведения мужчин, нужной им для контроля над своими женами, заявила Уолкер. Потом было показано, что никакой связи между насилием в семьях и патриархатом нет, хотя бы потому, что в лесбийских парах насилие совершается чаще, чем в гетеросексуальных. Но концепт уже работал.

Дворкин и Маккиннон попытались провести в Соединенных Штатах ряд локальных законов, квалифицирующих порнографию как нарушение гражданских прав женщин и позволяющих женщинам подавать в суд на производителей и распространителей порнографии с требованиями возмещения ущерба. Законы, однако, были заблокированы чиновниками и отменены местными судами как нарушающие свободу слова.

Но более важно другое. Против Дворкин и Маккиннон в массовом порядке выступили другие феминистки. В первую очередь это были Эллен Уиллис и Гейл Рубин. Они заявили, что надо заботиться не о женской безопасности, а о женской сексуальной свободе. Эллен Уиллис писала, что в долгосрочной перспективе феминистки выиграют только в том случае, если хотеть любви — то есть секса — женщины (и мужчины) будут больше, чем бояться его последствий. Иными словами, секрет успеха феминизма — это тотальная сексуальная либерализация.

Гейл Рубин обвинила «антипорнографических» феминисток в том, что они вырвали «из контекста» порнографии намеренно шокирующие слайды, чтобы изобразить ее жестокой по отношению к женщинам, каковой она вовсе не является. «Сексуально-либеральные» феминистки считали, что если мужское доминирование в сексуальных отношениях нравится женщине, то это ее дело и вопрос ее сексуальной свободы.

Это касалось, кстати, в том числе и садомазохистских практик, которые у «антипорнографических» феминисток, напротив, вызывали глубочайшее возмущение. Еще одним спорным пунктом была проституция. «Антипорнографические» феминистки говорили о том, что она навязывается женщинам, у которых нет альтернативы. «Сексуально-либеральные» — настаивали на уважении к свободе женщин, которые выбрали проституцию как профессию.

В конце концов порнография в полной мере восторжествовала над антипорнографией. А «сексуально-либеральный» феминизм в ходе этой дискуссии вышел за первоначальные пределы защиты прав женщин и стал тараном против моральных стопоров общества в отношении различных сексуальных извращений.

«В отсутствие более ясно сформулированной радикальной теории пола большинство прогрессистов обратились за руководством к феминизму», — писала Гейл Рубин. И осуществляя такое руководство, выводила все виды извращений из-под общественного морального осуждения (которое она называла «моральной паникой», намекая на то, что паниковать по этому поводу не стоит) и «узаконенного насилия». В своем эссе «Думая о сексе», которое на Западе очень известно и считается основополагающим текстом по тематике ЛГБТ и сексуальности, Гейл Рубин называет садомазохистов сообществом «безобидных извращенцев», а все извращения в целом — «доброкачественной сексуальной изменчивостью».

Гомосексуализм и педофилия, садомазохизм и инцест… Именно сексуально-либеральные феминистки провозгласили впервые, что все это, в сущности, «варианты нормы». Поначалу это трактовалось как необходимое условие освобождения женщин: сексуальность есть основная сфера угнетения женщины, и либерализация этой сферы есть путь к снятию угнетения. Но, конечно, очень быстро интересы гомосексуалистов, педофилов и садомазохистов, которых теперь становилось все больше, приобрели свое самостоятельное значение.

И антипорнографический, и сексуально-либеральный феминизм боролись против патриархата, но сексуально-либеральный феминизм оказался в этом отношении более «идеологически» состоятельным. Потому что патриархат связан не с мужским сексуальным доминированием, которое демонстрирует порнография. А с жестким ограничением сферы сексуальности как таковой — сексуально-либеральные феминистки «угадали» это. Неслучайно они отмечали, что подавление порнографии воссоздает консервативную половую мораль, что оппозиция порнографии тесно связана с оппозицией гомосексуализму, аборту и контрацепции — то есть всему тому, что они как раз хотели продвинуть. И в итоге продвинули.

Уничтожая консервативную половую мораль, они постепенно превратили западных мужчин в то ничтожество, которое показывает фон Триер в образе полицейского Билла.

Страшная дорога свободной личности

Что дала мужчине сексуальная революция

Илья Росляков / ИА Красная