Решетчатые ворота открыты — возможно, для суперинтендента. Но, въехав на подъездную дорожку, Маркби был вынужден вильнуть в сторону, чтобы не переехать черную кошку с белой грудкой, сидевшую на гравии. Кошка не шевельнулась, провожая проехавшую машину каменным немигающим взглядом, который выражал уверенность, что этому посетителю следует пользоваться служебным входом для поставщиков и прислуги.

Чуть дальше навстречу выбежала другая черно-белая кошка с такими же суицидальными наклонностями. Он объехал и эту, напомнив ей через окно, что так можно быстро израсходовать все девять жизней, которые пословица приписывает кошкам. Предполагая, что весь передний двор населен кошками, не обращающими внимания на транспортные средства, Маркби решил остановиться и оставшееся расстояние пройти пешком.

Выйдя из машины, он сразу заметил, что обширный сад плоховато ухожен. Когда-то здесь наверняка было прекрасно. Теперь кусты беспорядочно разрослись, трава и сорняки заполонили бывшие цветочные клумбы, на участок проросли живые изгороди с деревенских переулков, вокруг остатков декоративного пруда укоренились разнообразные зонтичные растения, почерневшие на морозе, но еще узнаваемые по высоким стеблям, своеобразным листьям и головкам. Печальный признак.

Размышления прервала третья кошка мармеладных оттенков, выскочившая из кустов прямо под ноги. Маркби шел к парадному, гадая, что увидит за дверью.

— Очень рада, что нашли время, суперинтендент, — сказала Ивонна Гудхазбенд, как будто сама его пригласила.

Ей можно было дать лет пятьдесят пять: в тщательно уложенных каштановых волосах сквозит седина. Поразительная женщина. Не в последнюю очередь потому, что одета «прилично», как непременно выразилась бы мать Алана. Даже не вспомнишь, когда он в последний раз видел женщину в столь официозном наряде в половине четвертого. Голубое шерстяное платье с длинными рукавами, с золочеными пуговицами на манжетах. Юбка плотно облегает округлые бедра, верх заключает в себе пышную грудь и украшен маленькой золотой брошью. Ноги тоже хорошие. Фактически приятно посмотреть. Маркби старался не таращить глаза.

— Не желаете чаю? — в светской манере предложила Ивонна.

Он отказался, хотя испытывал сильное искушение. Не из-за жажды, а из желания увидеть обязательную церемонию, воображая вышитые салфеточки и фарфоровые чашечки. Только времени нет.

— Вам известно, зачем я пришел…

— Разумеется, — живо откликнулась Ивонна. — Спасибо, что предварительно предупредили. Хорошие манеры нынче редкость. Это мне позволило навести о вас по телефону кое-какие справки. Надеюсь, не возражаете? Предпочитаю готовиться к встречам.

Маркби тоже, просто он дал ей возможность опередить его. Ну и хватит хороших манер. Надо в другой раз заскочить неожиданно, чтоб увидеть на голове бигуди.

— Кажется, у нас есть общие знакомые.

В самую точку.

— Кто же? — невинно полюбопытствовал Алан.

— Аннабел Палтни, — объявила Ивонна. — Говорит, она ваша кузина.

Ох, боже, Бел Палтни, гроза местного общества персидских кошек!

— Седьмая вода на киселе, — решительно отрезал он, попав в трудное положение и изо всех сил стараясь из него выбраться. — Сто лет ее не видел. Она по-прежнему… э-э-э… судит кошачьи выставки?

— Больше нет, отказалась. Знаете, из-за варикоза.

— Гм… ну да.

Маркби попытался мысленно представить ноги дальней родственницы, которые видел только в плотных коричневых чулках. В памяти сохранились крепкие уличные ботинки и твид. Все в кошачьей шерсти. Когда б он ни бывал в ее доме, обязательно выходил в белых клочьях. Впрочем, Бел добродушная, добросердечная женщина. Любит джин с тоником и длинные тонкие сигары.

— Она три-четыре раза в год ездит в Лондон. Мы встречаемся за ланчем. Сообщила, что вы весьма здравомыслящий мальчик, поэтому, надеюсь, мы поймем друг друга.

— Вот письмо! — энергично воскликнул суперинтендент, предъявив упомянутый документ выразительным жестом. Необходимо прекратить дерзкие манипуляции, с помощью которых его хотят поймать в сети.

И снова был вынужден прерваться.

Дверь открылась, вошел молодой человек, худощавый, довольно высокий, с длинными, светлыми, вьющимися волосами, обрамлявшими узкое лицо с орлиным носом и маленькими пухлыми губами. Женственный облик нейтрализовали драные джинсы, тяжелые ботинки, черная футболка с логотипом группы хеви-метал и короткая, не совсем чистая замшевая куртка. Ему могло быть и двадцать с небольшим, и под тридцать. Порой люди с возрастом моложе выглядят. Возможно, это относится и к матери. Первоначальная оценка в пятьдесят пять может не дотянуть лет на пять.

— Мой сын Тристан, — представила Ивонна.

— Здрасте, — бросил Тристан и плюхнулся в кресло.

— Он протягивает мне руку помощи, — любовно добавила мать.

— Вот как?

По мнению Маркби, у парня сил не хватит поднять руку, не то что протянуть.

— Руководит пресс-службой нашего маленького комитета, — продолжала миссис Гудхазбенд. — А я член правления. Секретарь — Верил Линнакот. Страшно жалеет, что не смогла сегодня присутствовать на встрече с вами. Уехала в Норвич к дочери. Она недавно близнецов родила.

Надо думать, дочь, а не Верил. Маркби задумался о мистере Гудхазбенде. Никаких признаков, даже моментального снимка. Возможно, удрал из-за страсти жены к добрым делам.

— Так что насчет письма? — снова начал он с легким отчаянием.

— Конечно. — Ивонна благосклонно признала, что пора переходить от светской болтовни к делу. — Касвеллы сравнительно недавно приехали в нашу деревню. Салли, кажется, славная девочка. А ее мужа, признаюсь, я всегда считала угрюмым и замкнутым. Во время наших редких встреч в деревне он отвергает любые попытки завязать беседу. Стараешься дружелюбно встречать новоселов, а они не хотят — насильно мил не будешь. Салли ко мне приходила на кофе. Рассказала, что муж занимается какой-то научно-исследовательской работой. Но ничто…

Голос Ивонны отвердел.

— Ничто не подготовило нас — я имею в виду комитет — к шокирующему открытию, что прежде доктор Касвелл экспериментировал на животных! Комитет был очень расстроен, мы собрали экстренное заседание, правда, Тристан?

Тристан, вынужденный ответить, буркнул:

— Угу.

Маркби бросил на него беглый взгляд, мысленно добавив еще несколько лет к первоначальной оценке. Невзирая на молодежный наряд и манеры, не говоря уже о длинных волосах, это мужчина тридцати или тридцати пяти лет. Из тех, кто до сорока готов оставаться подростком. А что потом?

В памяти возник Дэнис, дядя Либби. Суждено ли Тристану стать таким же пропащим, с волосами, которые удлиняются сзади и отступают спереди, в чересчур тесных джинсах, старательно осваивающим молодежный жаргон и последнюю моду? Этакой морской звездой, выброшенной на берег, когда волна отступила от ног его поколения?..