– И что ты решила?

– Учитывая все обстоятельства… думаю, это наилучший вариант.

– Я рад.

«Еще бы ты не был рад», – думаю я, но вслух об этом не говорю. Я пытаюсь объяснить свое отношение, но теряю нить и умолкаю на полуслове.

– Я бы не отправил тебя туда против твоей воли, но ты полюбишь этот коттедж, – говорит он, словно не слыша моих сбивчивых слов.

– Ты видел дом?

– Конечно. Стены из котсуолдского камня, до дома Симоны рукой подать. Он с трех сторон окружен красивым садом.

Это мне нравится, и я улыбаюсь. Я ведь так люблю мои цветы.

– И деревня очень живописная. Она называется Минстер-Ловелл. Тихая. Рядом река. Симона знакома с хорошим врачом, который будет навещать тебя на дому. В деревне есть паб, мельница, магазинчик, где торгуют всякой всячиной, и замечательная пекарня. Они сами доставляют свежую выпечку.

Я киваю.

Дуглас наклоняет голову, и я успеваю заметить, как поредели его волосы. Макушка моего дорогого мужа совсем лысая.

– А теперь нам необходимо обсудить условия, – говорит он.

Выражение лица у него очень серьезное, а в глазах я улавливаю отблеск беспокойства. Должно быть, условия волнуют и его.

За стенами дома сегодня шумнее, чем обычно. Я встаю со стула и подхожу к открытому окну. Ветер усиливается. Я вижу, как он треплет ветви деревьев. Похоже, надвигается гроза. В гостиных домов на противоположной стороне парка уже светятся окна, хотя часы показывают всего три часа дня.

– Диана!

– Да, – отвечаю я, поворачиваясь к нему.

– Пожалуйста, подойди и сядь.

Я подчиняюсь и пристально смотрю на Дугласа. Почему его лицо стало таким напряженным?

– Дело в том… Я считаю, что принимаемое нами решение будет в интересах Аннабель. Надеюсь, ты это понимаешь.

– Конечно. – Я стараюсь говорить спокойно и рассудительно.

– Оно может показаться жестоким. – (Я начинаю моргать; от этой фразы меня охватывает беспокойство.) – Но я не считаю, что общение с тобой идет нашей дочери на пользу.

– Эльвире, – вырывается у меня.

– Диана, нашу дочь зовут Аннабель, и ты это знаешь.

Какая дурацкая ошибка! Я начинаю волноваться. Хочется спрятать лицо в ладонях. Но мы же все допускаем ошибки. С кем не бывает? Я чувствую, что Дуглас ждет моих слов.

– Конечно. Конечно. Так, кто… – Я замолкаю, не закончив фразу.

Его глаза ненадолго теплеют.

– Лучше, если я буду воспитывать ее один. Нестабильность твоего состояния только нервирует ребенка. Она не понимает, почему ты не заботишься о ней.

– Я забочусь, – возражаю я, чувствуя жар в веках.

– Конечно заботишься, но этого недостаточно. Мы с тобой уже говорили, что так продолжаться не может. Я предлагаю создать для тебя фонд, распорядительницей которого будет Симона. Я искренне убежден, что это наилучшее решение не только для Аннабель, но и для тебя.

Я смотрю в пол и кусаю губу. Я знаю, что это он хочет удалить меня отсюда.

– Жизнь вдали от Челтнема тебе поможет, – говорит Дуглас, и его слова перекликаются с моими мыслями. – Аннабель мы скажем, что ты уехала, но куда – я не знаю. Оставила прощальную записку, написав, что так будет лучше для всех нас. Потом, через несколько лет, когда она почти забудет тебя, я сообщу ей о… смерти ее матери.

– Это и есть условие? – вскрикиваю я.

Он кивает:

– Разрыв должен быть полным и окончательным. Мне хочется, чтобы она росла свободной… свободной от…

– От меня, – перебиваю я.

В его голосе появляется оттенок смирения.

– Я бы не стал говорить столь прямолинейно, но… да. Полагаю, это решит главное. Тебе не придется каждый день корить себя за невыполненные материнские обязанности, а она не будет терзаться мыслями, почему у нее такая мать. Лучше, если она забудет тебя. Разумеется, ты вернешь себе девичью фамилию.

Это не вопрос, а утверждение.

Я думаю о расставании с домом, в котором выросла. С моим домом. Теперь это его дом. Перед отъездом в Бирму мы прожили здесь несколько месяцев и были очень счастливы. Мне хочется рассказать Дугласу о своих чувствах. О том, что я чувствовала на протяжении лет. Я хочу рассказать ему о боли, которую причинил мне он и которую я сама себе причинила, однако я молчу. И вдруг, словно у меня не было выбора, с моих губ срывается вопрос:

– Когда ты перестал меня любить?

Его глаза настолько грустны, что я едва могу в них смотреть.

– Дело не в этом, – отвечает он и долго смотрит на меня. – Я не переставал тебя любить.

– Не переставал?

– Да, моя дорогая. Это ты перестала себя любить.

– И ты всерьез в это веришь?

Дуглас смотрит на меня так, будто знает, что я имею в виду его рангунскую измену. Изменил бы он мне, если бы продолжал любить? Через какое-то время он открывает рот. Я жду. Он молчит, зато его выдают глаза. В них я вижу стыд. Стыд, сражающийся с его гордостью.

После его ухода я шагаю по комнате, слушаю ритм барабанящего по крыше дождя. Эти удары совпадают с биением моего сердца. Решение Дугласа кажется невероятно жестоким, но спорить с фактами я не могу. Я была никудышной матерью для нашей дочери, но я хочу сделать ее жизнь лучше. Поможет ли этому мой отъезд?

Через час миссис Уилкс приносит мне поднос с яйцами всмятку и гренками. Она обращается со мной как с ребенком. Экономка жалостливо смотрит на меня. Может, она уже знает, что меня скоро выдворят отсюда? По крайней мере, не в Грейндж. По крайней мере. Но перспектива больше никогда не видеть дочь… Я не притрагиваюсь ни к яйцам, ни к гренкам. Вместо этого я ложусь, сворачиваюсь в клубок, с головой накрываюсь одеялом и, оказавшись в этом темном коконе, плачу, пока не проваливаюсь в сон.

Глава 25

Белл стояла на крыльце отеля и смотрела на входящих и выходящих. В голове проносились бессвязные мысли. Из отеля вышли два предпринимателя в полотняных костюмах. Кивнув ей, они сбежали по ступенькам. Вскоре на крыльцо поднялась разодетая дама средних лет, таща за руку упирающегося ребенка и норовя поскорее оказаться в прохладном холле. Солнце палило немилосердно. Белл сознавала, что и ей нужно зайти внутрь и сесть под вентилятором, но она до сих пор не очухалась после сведений о родителях, которые добыл Оливер. Более того, она ни на шаг не продвинулась в раскрытии тайны исчезнувшего младенца и не знала, как действовать дальше. Через несколько минут она поймала на себе любопытный взгляд швейцара-индийца и подошла к нему.

– Мисс