Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сандро прицокнул языком. Болтая, он не забывал делать дела: давно вымыл пол и окна, расставил стулья, набросил скатерти, разложил книжки меню. Мне нравилось смотреть, как он двигается: быстро, ловко, словно зал «Белой цапли» был корабельной палубой.
— Или еще, например, Кернаранский архипелаг, — продолжал Сандро, стирая невидимую пылинку с витрины. — Там каждый второй бокор или бокерина. И вот так случилось, что я подцепил какую-то дрянь, что полоскало меня с обеих сторон, всем на зависть. Корабельный доктор у нас был такой, что слава Богу, если голову с жопой не перепутает. Да еще, зараза такая, ром хлестал все время. Так вот, ребята сказали, надо звать бокора. Позвали. Он пришел, посмотрел на меня и сразу же принялся варить ру. Вы знаете, что такое ру.
— Нет, — ответил Лука. Он вышел из кухни и встал возле стойки, натурально заслушавшись. — Откуда же нам?
— Так вот, ру это такое варево из кукурузной муки и куриной крови. Бокор, конечно, туда еще порошков насыпал уйму, на тринадцатом я со счета сбился, и приказал мне все съесть. Мол, это порча — как я съем ру, так она из меня и выйдет. И вот хотите верьте, хотите нет, но когда я эту дрянь съел, то у меня так кишки закрутило, что ой. Вот просто кишка кишке колотит по башке. А потом вылезла крыса, и все прошло.
— Крыса? — в один голос спросили мы с Лукой. — Откуда же она выросла?
Сандро с усмешкой повернулся к нам спиной и мягко крутнул задом. Попа у него действительно была впечатляющая, там было, на что посмотреть, но я представила крысу и медленно сползла за витрину, давясь хохотом.
— А как она туда попала? — удивился Лука.
— Говорю же тебе: порча. Я там одну мулаточку подцепил, такая девчуля, что держите меня семеро. Со всех сторон достоинства, и все рабочие. Ну вот, а у девчули была подружайка, что твой воздушный шар размером, она и позавидовала. Сходила к бокерине: мол, отомсти негодяю, который не оценил моей дивной красоты. Да я бы оценил! — Сандро проворно залез на стул, подправил лампу над стойкой, смахнул с нее пыль и спрыгнул с легкостью циркового артиста. — Но там столько жира, что не докопаться, как ни рой. Любая лопата сломается. Так что если бы не бокор, крыса бы меня съела, как есть съела.
— Ты только сделай милость, не рассказывай гостям ни про три сиськи, ни про крысу в заднице, — попросил Лука. — А то от нас весь народ разбежится.
Сандро нахмурился. Было видно, что он привык поболтать, никак себя не ограничивая.
— А про что ж тогда… А про безумную русалку можно?
— Это что еще такое? — спросила я, уцепившись за слово «безумная».
— А это одна барышня из благородного семейства влюбилась в капитана. Он тоже не дурак был насчет денег, присел ей на уши: мол, люблю, люблю, бригантину куплю. Она с ним и сбежала, только родителям телеграмму отбила: присылайте мою часть наследства, я теперь законная жена. Хотя какая там законная жена? Это на Харандоре свадебное шоу показывают: стоят три алкаша, якобы священники древнего народа, и как будто венчают под тысячелетним дубом. Ну, конечно, лепестками роз посыплют, красиво, но это такое же венчание, как я директор банка. Родители ей, разумеется, скрутили шиш насчет денег: мол, если ты законная жена, то пусть муж и поворачивается, мы-то здесь при чем? А муж как раз на денежки рассчитывал, а раз их нет, то и проваливай подобру-поздорову. Как она поняла, что никакой любви там и близко нету, то бросилась с корабля и потонула.
На этом месте истории Сандро прикрутил что-то в стойке, чтобы не качалась.
— И все бы ничего, да только с тех пор возле Харандора видят русалку. Плывет она рядом с кораблями, выпрыгивает из воды и заглядывает в иллюминаторы. Ясное дело, высматривает своего капитана, а как высмотрит, сразу же схватит и утопит. И вот это совсем не брехня, я сам ее видел. Бледная, волосы по воде стелются, а как заплачет, то на душе так делается, словно кошки нагадили.
Звякнул колокольчик на двери: пришел посыльный — он внес в «Цаплю» такой букет цветов, который, наверно был размером с барышню, что прокляла Сандро и подсадила ему крысу.
— Это для госпожи Эрны Уиллоу! — заявил посыльный, со вздохом положил букет на стойку и вынул свой блокнот с карандашом. — Есть такая?
— Есть, — я расписалась в блокноте напротив своей фамилии и завороженно взяла букет. От роз шел тонкий аромат, нежный и очень грустный, белые лепестки в тугих бутонах покрывали капельки воды. Мне никто никогда не дарил цветов, тем более, настолько красивых, и на душе у меня сделалось…
Я не знала, как это описать. Мне хотелось взлететь.
— От кого это? — полюбопытствовал Лука. — Карточки вроде нету.
— Не надо карточки, — я вдруг поняла, что улыбаюсь во весь рот. — Я и так знаю, от кого они.
Вечером Энцо снова пришел меня встретить. К этому времени я уже знала, что ведьма пока не попалась в ловушку — городские сплетницы болтали об этом целый день, на все лады перемывая косточки полиции и нарочито испуганно прикладывая руки к груди: что же делать, в городе орудует чудовищный преступник! Но, разумеется, никто из туристов не стал отказываться от места в гостинице и уезжать домой: для всех это было особенным развлечением, номером в представлении, и я готова была поклясться: скоро разносчики сувениров будут предлагать на своих лотках календарики и значки с ведьмой.
— Спасибо за букет, — с улыбкой сказала я, когда мы неторопливо побрели по улице. — Я оставила его в «Цапле», ты не против?
— Он твой. Оставляй, где хочешь.
— Я провожу там больше всего времени, — объяснила я. Сейчас, после того, как от портрета остались обгорелые ошметки холста, Энцо, кажется, выглядел моложе и свежее. Он сбросил с плеч тяжелый груз, который тащил с детства, и я была этому искренне рада.
— Решил, что надо тебя как-то отблагодарить, — усмехнулся Энцо. — Но я, честно говоря, не знаю, что надо дарить барышням. Не приходилось.
Я понимающе кивнула. Инквизиторы редко заводят семьи — принято считать, что рабочие повадки они приносят домой, а кто в здравом уме отважится связать свою жизнь с истязателем? Кажется, впервые я подумала о том, что им тоже несладко. Вроде бы ты живешь по закону, делаешь важные и нужные для общества дела, все тебе кланяются, жмут руки и зовут