Как только это созвездие скрылось, Этельберт вскочил и с притворным гневом повернулся к тучному священнику.

— Все-таки это ваша вина, сэр, а не моя! — объявил он.— Но, возможно, вам обещан приход, а потому я промолчал.

Тут по адресу тучного священника раздался смех, к которому присоединились епископ с капелланом, и все успокоились.

— Ах, милорд, мне так жаль! — сказала синьора, протягивая руку, которую епископ был вынужден взять.— Мой брат — ужасный шалопай. Прошу вас, сядьте! Доставьте мне удовольствие познакомиться с вами. Хотя мне, увы, необходима кушетка, я не настолько эгоистична, чтобы забрать ее себе всю — Маделина всегда была готова подвинуться, давая место джентльмену, но жаловалась, что кринолины дам слишком громоздки.

— Ведь я предприняла эту трудную поездку только потому, что жаждала познакомиться с вами,— продолжала она.— Вы так заняты, и я не смела надеяться, что у вас найдется время посетить нас. А английские званые обеды такие скучные и чинные! Вы знаете, милорд, когда нам пришлось вернуться в Англию, моим единственным утешением была мысль, что я познакомлюсь с вами.— И она метнула в него дьявольский взгляд.

Епископ, впрочем, счел его ангельским и, опустившись на кушетку рядом с ней, поблагодарил ее за то, что она, несмотря на свой недуг, посетила его дом, а сам продолжал ломать голову над тем, кто она такая.

— Вы, конечно, знаете мою грустную историю? — сказала она.

Епископ не знал ее грустной истории. Но он знал (так ему казалось), что она не может войти в комнату, как все люди, и воспользовался этим. С глубоко сострадательным видом он сказал, что ему известно, как тяжко господь ее испытует.

Синьора прижала к уголку глаза очаровательнейший платочек. Да, сказала она, свыше сил человеческих, но пока у нее не отняли ее дитя, у нее ничего не отняли.

— Ах, милорд! — воскликнула она.— Вы должны увидеть эту малютку — последний бутон дивного древа. Позвольте матери питать надежду, что вы возложите свои святые руки на ее невинную головку и утвердите ее в женских добродетелях. Можно ли мне надеяться? — И она коснулась рукой локтя епископа, глядя ему прямо в глаза.

Епископ был всего лишь мужчиной и ответил, что можно. Ведь в конце концов она просила только, чтобы он конфирмовал ее дочь: просьба даже излишняя, ибо он и так конфирмовал бы девочку по давно заведенному порядку.

— Кровь Тиберия,— вполголоса произнесла синьора,— кровь Тиберия течет в ее жилах. Она — последняя из Неронов!

Епископ слышал про последнего из визиготов, в его мозгу копошилось смутное воспоминание о последнем из могикан, однако он никак не ожидал, что ему придется благословлять последнюю из Неронов. Все же ему нравилась эта дама: ее образ мыслей был похвален и разговаривала она гораздо пристойнее своего брата. Но кто же они такие? Теперь уже было ясно, что синий сумасшедший с шелковистой бородой — не князь Висинирони. Дама была замужем, и Висинирони она по мужу, рассуждал епископ.

— Когда же вы увидите ее? — вдруг спросила синьора.

— Кого? — осведомился епископ.

— Мою дочурку,— ответила мать.

— А сколько лет барышне? — спросил епископ.

— Ей исполнилось семь,— ответила синьора.

— А! — покачал головой епископ.— Но она слишком юна, слишком юна.

— В солнечной Италии мы считаем возраст не по годам! — И синьора улыбнулась епископу нежнейшей своей улыбкой.

— Но она все-таки слишком юна,— стоял на своем епископ.— Мы конфирмуем не раньше, чем...

— Но вы могли бы поговорить с ней! Пусть она из ваших освященных уст услышит, что она не изгой, хотя и римлянка; что имя Неронов не мешает ей быть христианкой и кровь языческих цезарей, которой она обязана черными кудрями и смуглой кожей, не лишает ее благодати. Вы скажете ей все это, друг мой?

Друг сказал, что скажет, и спросил, знает ли малютка катехизис.

— Нет,— ответила синьора.— Я не позволяла ей учить молитвы в стране, оскверненной римским идолопоклонством. Здесь, здесь, в Барчестере, она впервые научится лепетать священные слова. О, если бы ее наставником стали вы!

Дама нравилась доктору Прауди, но он все-таки был епископом и не собирался обучать маленькую девочку катехизису, а потому он сказал, что пришлет ей учителя.

— Но вы поговорите с ней сами, милорд?

Епископ сказал, что поговорит; где он может ее увидеть?

— В доме папы,— с легким удивлением ответила синьора. У епископа не хватило духа спросить, кто ее папа, и ему пришлось покинуть ее, так и не разгадав тайны. Миссис Прауди в чуть менее парадном туалете вернулась к гостям, и ее супруг счел за благо прервать дружескую беседу с дамой, вызвавшей ее гнев. Подойдя к младшей дочери, он спросил:

— Нетта, ты не знаешь, кто отец этой синьоры Висинерони?

— Не Висинерони, папа, а Визи Нерони. Она дочь доктора Стэнхоупа. Я, пожалуй, подойду к Гризельде Грантли — с бедняжкой за весь вечер никто не поговорил!

Доктор Стэнхоуп! Доктор Визи Стэнхоуп! Да, да, он слышал, что дочь Стэнхоупа вышла замуж за негодяя-итальянца! Значит, этот наглый голубой щенок, который допекал его разговорами — сын Стэнхоупа?! А дама, которая упрашивала его учить ее дочку катехизису — дочь Стэнхоупа?! Дочь одного из его пребендариев!! Епископ разгневался не меньше жены. Однако он не мог отрицать, что мать последней из Неронов — весьма приятная женщина.

Доктор Прауди выбежал в соседнюю комнату и увидел скопище грантлитян, среди которых возвышалась внушительная фигура архидьякона; старик настоятель, утонув в покойном кресле, сидел у камина. Епископ очень хотел быть любезным и притушить озлобление, вызванное его капелланом. Пусть мистер Слоуп будет действовать fortiter in re[14], он же прольет елей на бушующие воды suaviter in modo[15].

— Прошу вас, не вставайте, господин настоятель! Прошу вас,— сказал он, когда старик попробовал подняться.— Я весьма тронут, что вы почтили своим присутствием это собрание. Но мы еще не совсем устроились, и миссис Прауди не может принимать наших друзей, как ей хотелось бы. Ну, господин архидьякон, мы обошлись с вами, оксфордцами, не так уж сурово!

— Да,— ответил архидьякон.— Вы только вырвали нам Зубы и отрезали языки, но пока позволяете дышать и глотать.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся епископ.— Не так-то просто отрезать язык оксфордскому светилу. А зубы... ха-ха-ха! При нынешнем положении вещей деканы колледжей, право, сохраняют свободу действий не меньшую, чем в дни, когда гебдомадальный совет был в полном расцвете. А ваше мнение, господин настоятель?

— Старики, милорд, не любят перемен,— ответил настоятель.

— В таком случае,— заметил архидьякон,— вы просто жалкие путаники. И, говоря откровенно, вы самым жалким образом не справились со своей задачей. Сознайтесь, что вы не сдержали и половины своих широковещательных обещаний.