— У нее нет ног, папа,— хихикнув, сказала младшая дочь.

— Нет ног! — воскликнул епископ, вытаращив глаза.

— Вздор, Нетта! Не говори глупостей,— вмешалась Оливия.— Ноги у нее есть, но они отнялись. Она всегда лежит, а когда выезжает, ее носят четыре лакея.

— Как странно! — заметила Огеста.— Мне бы не понравилось, если бы меня всегда носили четыре лакея! Мама, у меня сзади все в порядке? По-моему, шнуровка распустилась.— И она повернулась спиной к обеспокоенной родительнице.

— Еще бы!— сказала та.— И завязки нижней юбки выбились на целый ярд. Не понимаю, зачем я столько плачу миссис Ричардс, если она не желает хотя бы посмотреть, пристойный ли у вас вид! — И миссис Прауди подтянула шнуровку, оправила оборку, дернула дочь, встряхнула ее и объявила, что все в порядке.

— Но все-таки,— сказал епископ, умиравший от желания узнать что-нибудь про таинственную даму и ее ноги,— для кого эта кушетка? Как ее зовут, Нетта?

Громовой стук в парадную дверь прервал его. Миссис Прауди встала, слегка встряхнулась и, глядя в зеркало, подергала чепец. Девицы, поднявшись на цыпочки, поправили банты на груди, а мистер Слоуп кинулся наверх, перепрыгивая через три ступеньки.

— Но кто же это, Нетта? — шепнул епископ младшей дочери.

— Ла синьора Маделина Визи Нерони,— шепнула та в ответ.— И не позволяй никому другому садиться на эту кушетку.

— Ла синьора Маделина Висинирони! — пробормотал ошеломленный прелат. Если бы ему сказали, что кушетка предназначена для бегумы Ауда или королевы Западных островов Помарэ, он удивился бы меньше. Ла синьора Маделина Висинирони, которая за неимением ног предупредила, чтобы ей приготовили кушетку в его гостиной! Да кто же она? Но он не успел ничего узнать, ибо тут доложили о докторе и миссис Стэнхоуп. Их отправили из дома загодя, чтобы синьора могла спокойно и не торопясь погрузиться в карету.

Епископ любезно улыбался супруге пребендария, а супруга епископа любезно улыбалась пребендарию. Им представили мистера Слоупа, который был в восторге познакомиться с человеком, о котором столько слышал. Доктор Стэнхоуп учтиво поклонился, но с некоторым недоумением, ибо о мистере Слоупе ничего не слышал. Впрочем, несмотря на свое долгое пребывание за границей, он еще был способен сразу узнать английского джентльмена.

Затем гость пошел косяками: мистер и миссис Куиверфул и их три старшие дочери; мистер и миссис Чэдуик и их три дочери; дородный канцлер, его жена и сын — оксфордский богослов. Щуплый пребендарий без какой-либо обузы; мистер Хардинг с Элинор и мисс Болд; настоятель, опирающийся на руку костлявой старой девы, единственного своего дитяти и весьма ученого знатока камней, папоротников, садовых растений и паразитов, автора книги о лепестках. Мисс Трефойл была по-своему замечательной женщиной. Затем явился с женой мистер Финни, стряпчий, к большому смущению тех, кто не привык видеть его в гостиных. Явились все пять барчестерских врачей и старик Скалпен, удалившийся от дел аптекарь и зубодер, которого карточка епископа впервые навела на мысль, что и он принадлежит к высшему сословию. Затем вошел архидьякон с женой и старшей дочерью Гризельдой, тоненькой бледной девушкой лет семнадцати, которая застенчиво жалась к матери и смотрела на мир спокойными внимательными глазами — со временем она обещала стать настоящей красавицей.

Комнаты заполнились, образовались группки, а новые гости все здоровались с епископом и тут же отходили, дабы не отнимать времени у великого человека. Архидьякон сердечно пожал руку доктору Стэнхоупу, а миссис Грантли села рядом с его женой. Миссис Прауди величественно расхаживала по зале, оказывая внимание каждому гостю в соответствии с его качеством — как это делал мистер Слоуп с вином. Но кушетка по-прежнему пустовала, и бдительный капеллан уже спас ее от двадцати пяти дам и пяти джентльменов.

— Почему она не едет? — думал епископ. Его мысли были так заняты синьорой, что он забывал держаться а la епископ.

Наконец к подъезду подкатила карета — так лихо еще никто не подъезжал,— и поднялась суматоха. Доктор Стэнхоуп отошел в дальний угол гостиной, чтобы не видеть появления дочери. Миссис Прауди вся встрепенулась в предчувствии чего-то значительного, епископ инстинктивно понял, что это прибыла ла синьора Висинирони, а мистер Слоуп поспешил в переднюю, дабы оказать необходимое содействие.

Однако его чуть было не опрокинула и не растоптала процессия, с которой он столкнулся на ступеньках крыльца. Кое-как устояв на ногах, он последовал за ней вверх по лестнице. Синьору несли головой вперед; голову ее опекали брат и слуга-итальянец, специально этому обученный, а ноги находились под опекой горничной и пажа. Шествие замыкала Шарлотта Стэнхоуп, следившая за тем, чтобы все было изящно и благопристойно. Таким порядком они без труда добрались до гостиной; все расступились, и синьора была водворена на кушетку. Она заблаговременно прислала лакея узнать, справа будет стоять кушетка или слева: от этого зависело, как ей следует одеться, а главное — на какую руку нанизать браслеты.

И платье было ей весьма к лицу: белое бархатное, отделанное на груди и рукавах белым кружевом и жемчугом. Ее лоб охватывала алая бархотка с чудесным мозаичным купидоном посредине — его крылья были ослепительно лазурными, а щечки нежно розовыми. На руке, которая благодаря ее позе была открыта, сверкали три браслета с разными камнями. На сиденье кушетки, подушки и спинку была брошена алая шаль, которая скрывала ноги возлежавшей на ней синьоры. Ее красота, неподвижность, белизна платья, оттенявшаяся багряным фоном, эта прелестная головка, эти большие, дерзкие, сверкающие глаза приковали бы взор всякого мужчины и всякой женщины.

И в течение минуты взоры всех мужчин и всех женщин в гостиной были прикованы к ней.

Ее носильщики также заслуживали взгляда. Итальянские слуги, у себя на родине, возможно, ничем не примечательные, казались весьма примечательными во дворце барчестерского епископа. Особенно лакей — многие даже не сразу поняли, слуга ли это или друг дома. Подобные же сомнения вызвал и Этельберт. На лакее был черный сюртук свободного покроя. На его толстой самодовольной физиономии не было ни усов, ни бороды, а шею обвивал черный шелковый шарф. Епископ ему было поклонился, но прекрасно вымуштрованный лакей, словно не заметив этого, вышел из гостиной вместе с горничной и пажом.

Этельберт Стэнхоуп был с ног до головы одет в голубое. На нем был голубой сюртук, свободнейшего покроя и очень короткий, с лазурно-голубой шелковой отделкой. Жилет из голубого атласа, пышный голубой галстук, скрепленный у горла коралловым кольцом, и чрезвычайно широкие голубые панталоны, почти достигавшие пола, довершали его наряд. Его мягкая пышная борода была мягче и пышнее, чем когда-либо.

Епископ, раз промахнувшись, счел его слугой и посторонился, давая ему дорогу. Но Этельберт скоро вывел его из заблуждения.

Епископ Барчестерский, если не ошибаюсь? — спросил Берти Стэнхоуп, дружески протягивая руку.— Рад с вами познакомиться. А тут тесновато, э?