Я помню, как ходил по этим автобусам. Проход был всегда скользким от густой крови, хотя тела уже убрали. Было полное ощущение катастрофы, узлы и одеяла разбросаны повсюду, пятна темно-бурой крови на сиденьях, везде дыры от пуль, кусочки белой кости, на которые учишься обращать внимание, набивка сидений вываливается наружу, словно внутренности мертвецов. Я вспоминаю фисгармонию, брошенную на сиденье, словно сюрреалистическую картину — ее крышка широко открыта, легкие выставлены, выстрел прошел через сердце отполированного дерева.

Сладкий, едкий запах свежей крови наполнял мои ноздри, и я не мог избавиться от него несколько дней.

На участке, пока я и другие молодые репортеры работали с автобусом, крестьяне и пузатые полицейские, старшие репорты уверенно шли прямо к старшему суперинтенданту полиции и районным властям, жали им руки, стучали по спине и начинали выспрашивать у них информацию. Пока мы охотились за трагическими подробностями и атмосферой, красочными деталями и цитатами, они раскапывали суть случившегося, эксклюзивную информацию — обычную официальную версию, часть спора враждующих сторон. Но пресса не была ни на той, ни на другой стороне. В другом месте, в комнате Золотого храма, активисты сообщат подлинную историю, эксклюзивные факты, и это с такой же страстью отправится в мир.

Мне нравился Амреш, когда он работал репортером, потому что он был серьезен, методичен. Вел себя лучше любого из нас. Он разговаривал с каждым из источников, с трудом пытался реконструировать события и очень скептически относился к официальной версии. Амреш также был единственным среди нас, кто обращался уважительно с источниками информации, невиновными, которые не по своей воле оказались на сцене истории. Он не требовал ответов на вопросы и продолжал разговор. Его голос был мягким, полным сочувствия. Амреш хотел добиться от людей неприкрытых эмоций, услышать, как несчастный крестьянин присел на корточки, закрыв голову руками и получив последнюю пулю в своей жизни.

Глядя на работу Амреша, я думал, что он больше похож на общественного активиста, занимающегося терапией, чем на настырного репортера, гоняющегося за материалом для очередного номера.

Он был очень полезен. Он щедро делился информацией и часто указывал на наши ошибки. В Чандигархе и Амритсаре мы были большой, постоянно пополняющейся группой репортеров из всех уголков страны, которые гонялись за великой, нескончаемой историей. Эта история помогла многим журналистам сделать карьеру и продолжала в том же духе. Терроризм сикхов возник в Пенджабе в 1983 году и захватил воображение жителей Индии. Для страны, которая находилась в вечном поиске причин и внимания, это было хорошим материалом. Мы обрели чувство собственного достоинства только пятьдесят лет назад с необычной символикой борьбы за свободу. Нам все еще был нужен враг, чтобы понять, кто мы есть на самом деле.

Если Индии на пути к взрослению крайне необходимо было потерять девственность, то Пенджаб был первым шагом. Души п тела полностью исследовали, были даны обещания, получены шрамы, сильные и опасные эмоции исчезли. Все это кровавое дело казалось мрачной шуткой. Как в сражении Куросавы, когда мастер забыл крикнуть «мотор» и внезапно пошел домой к своей жене. Ни у кого не было других тем для разговоров, дел. Лошади продолжали скакать, армии продолжали биться, самураи продолжали убивать своими широкими мечами и издавать шипящие крики. Хошо! ХошоКошоПошоВошo! Хошо! К тому времени, как вернулся мастер (обратились к продюсерам с глазами-бусинками за дополнительными деньгами), съемочная площадка, доспехи, лошади, актеры — все было задействовано.

После какого-то времени иллюзия сражения перешла в настоящую битву. Это было обычным делом. У людей есть эмоции, слишком много ударов даже деревянными мечами могут вызвать непонятные чувства.

Когда политики в Дели и Пенджабе пошли спать, на их место пришли мелкие актеры. Их игры были придуманными, искусственными. Причины были фальшивыми; страдания притворными. С другой стороны, агония плохих актеров была натуральной. Трое юношей, которые ходили по автобусу, не играли. Они поставили свои жизни на кон ради стоящих вещей. Они наносили настоящие раны. Их тяжело ранили деревянными мечами.

Они убивают настоящих людей.

Они погибнут настоящей смертью.

Скоро.

Между тем хозяева, старые и новые, потеряли власть над сценарием и пытались понять их настоящую цель. Действие вышло у них из-под контроля. В августе 1987, когда я пришел на встречу к Амрешу в его странную комнату («Наследники» разлагались на дне озера Скухна), плохие актеры совершенно возобладали и тянули сцены. Уже было недостаточно рупора, чтобы заставить их действовать. Кто-то должен был идти за ними постоянно и взывать к их здравому смыслу.

Конечно, никогда не было лучшего времени для индийских журналистов и газет. Большая драма приковывала к себе взгляды. Были нападения, убийства, массовая резня — целый Спектакль сикхов. Самая храбрая и патриотическая часть Индии ввязалась в битву с индийском государством, преследуя глупую идею стать отдельной страной. Это была слишком неотразимая смесь веселья и сказки о морали. И при нашей любви к фильмам Болливуда ничто нам не нравилось больше.

Новости стали развлечением для масс. Это началось с Пенджаба много лет назад, когда моя жизнь и моя любовь пошли своей дорогой. Когда занавес опустился в смутное время и я надолго перестал быть журналистом, новости стали национальным достоянием. В определенное время дюжина телевизионных каналов, сговорившись между собой, вели нас от одного страшного события к другому, заставляли принимать участие в какой-то разворачивающейся трагедии. К этому времени плохие актеры пенджабской драмы давно усвоили рамки или были изъяты из сценария. Остальные вернулись к тому, что они любили больше всего — приобретения, денежные потери и праздники. Пенджаб вернулся к скучным темам о бесплатном электричестве, банкротстве, ценах на зерно, водоразделе и развращении сексом и спиртными напитками.

Но тогда, в 1987, казалось, что проблему Пенджаба невозможно решить.

Все говорили об этом, как об Ирландии. Постоянно, не прекращая. Но все обстояло намного хуже, потому что сикхи были более сумасшедшими и меньше боялись, чем ирландцы.

Будучи сторонниками сикхов, Амреш и я часто проводили много часов, обсуждая великий индийский поворот, который превратил самых рьяных защитников Индии в ее самых неутомимых врагов. Но мы были молоды тогда и хотели понять тропы истории, по которым мы шли, как автотрассы; и с высоты нашей молодости мы думали, что можем увидеть, куда ведет это трасса. Но сегодня я знал, что невозможно предсказать будущее даже двух людей, не то что миллионов.

Невозможно предсказать будущее, потому что неизвестно, что люди будут делать дальше.

Сегодня я понимаю, что я даже не знал, что буду делать сам.

Что касается автобанов истории, их не существует, пока творится история. Как тест на ДНК только после рождения ребенка может определить настоящего отца, автобаны истории определятся и установятся намного позднее. Только после того как пыль осядет, можно будет проследить за путешествием убийцы-спермы. Один юноша в развевающейся одежде вырвался из арабского дворца. Обладатель необрезанной бороды вышел из религиозной семинарии рядом с Амритсаром. Другой юноша в широких коротких штанах робко вышел из дома представителей среднего класса в разросшийся Индостан.