Тем утром, убивая время в поисках собственного места, я не мог себе представить, как странно все для него закончится. Десять лет спустя я узнал, случайно встретившись с общим знакомым, что он умер, повесившись на вентиляторе в той же исписанной каракулями комнате. Не было предсмертной записки, никто не знал причины его самоубийства.

Непереносимый груз морали.

— Мне надо идти. Мне нужно закончить работу, которую мне поручила Физз, — сказал я.

Конечно, он не отпустил меня, пока я не съел жареного риса, но разговор шел уже о Пенджабе. Мы говорили о друзьях в полиции, о боевых группах, гадая, какая из них одержит верх.

Я думал, что это будут Военные силы Кхалистани, а он — что Баббар Кхалса. «У них есть опыт в обращении с бомбами, это дает им преимущество», — объяснил Амреш. Я ушел, когда доел. Жареный рис был совсем неплохим, и мы ели его с большими кусочками соуса киссана.

Он упаковал обед в пластиковую коробку, чтобы я мог взять его с собой.

―Мне нужно одобрение Физз, не твое, — сказал он, сверкая глазами.

Я читал, свернувшись на кресле, когда вечером позвонил Амреш.

— Физз понравился рис. Давай позову ее, — предложил я.

— Нет, я звоню тебе насчет работы в Дели.

Наш благодетель пришел вечером в пресс-клуб, чтобы послушать сплетни. У него была пара предложений. Одно — в старой газете, которая расширялась, а другое ― в новой современной газете, которая искала новые пути. Амреш зашел так далеко, что взял контактные номера телефонов и записал имена. Если я действительно хотел покинуть спокойный Чандигарх и отправиться в огромный мегаполис, он собирался меня устроить там. Все, что мне нужно было сделать, — это взять телефон и позвонить.

―Между прочим, мне понравилось одно стихотворение, про тело любовника, похожее на лунный свет, в котором можно греться, но которого никогда нельзя коснуться, — сказал я.

И отдал телефон Физз, прежде чем он смог ответить.

На следующее утро я отправился на рынок и позвонил в Дели. Мне пришлось возвращаться несколько раз, прежде чем я смог поговорить с нужными помощниками редакторов. Они говорили отрывисто. Пришлите ваши записи. Приезжайте и поокажите.

Дна дня спустя, в субботу утром, на рассвете, я сел в автобус, идущий до Дели. Физз тоже поехала. Это было похоже на нас. Мы ненавидели быть порознь. Было темно и холодно, у нас были места сзади и большая коричневая шаль. Нас охватила радость от нового путешествия, наши руки гуляли по коленям друг друга, вознося нас на головокружительные пики наслаждения. Часы летели, словно безумный автобус по пенджабским дорогам.

Путешествие помогло нам. Нам хорошо было вместе. Мы могли растянуть нашу жизнь и мир на кончиках наших двигающихся пальцев. Я ласково путешествовал по ее скользкому телу, и каждый раз, как я касался места, доставляющего ей радость, она закрывала глаза и билась в конвульсиях. Тогда мы держались за руки. И мы никогда не были более счастливыми.

Мы провели день в Дели, как туристы, переезжая на местных автобусах, перекусывая в придорожных забегаловках, ожидая в офисах снаружи. Встречи прошли хорошо. Между ними мы отправились на фильм в «Регал» на Коннаут Плэйс. Это бьи плохой фильм на хинди. Зал был пустой. Но нас все волновало. Мы занимались новыми делами. Мы были вместе. Мы были счастливы.

Мое резюме выглядело хорошо. Но мое видимое отсутствие амбиций смущало редакторов.

Я был репортером, который не искал работы репортера. Это было очень необычно. В то время, в восьмидесятые, целью молодых журналистов было стать репортером. Быть репортером значило быть журналистом — с этим было связано количество строк, путешествия, связи, слава, продвижение по карьерной лестнице, деньги. Но я искал работу редактора. Это место было ниже помощника редактора, внизу карьерной лестницы. Я не хотел нести никакой ответственности. Я не хотел ничего, что могло бы занять мой разум и отнять время.

Я обдумал это — в те долгие дни после гибели «Наследников», когда Физз была в школе и моя жизнь снова стала свободной. Я был уверен, что не хочу снова работать репортером. Я не хотел больше разговаривать со скучными политиканами, бесполезными бюрократами, готовыми стрелять по любому поводу полицейскими. Я не хотел больше писать репортажи о новостях, сообщающих, кто сказал, кому и о чем. Любой мог заниматься этим, и все так и поступали. Я не хотел больше сочинять истории, фальшиво описывающие атмосферу и краски мира. Я не хотел придумывать новые имена рикш и хозяев магазинов, в чьи уста я мог вложить слова, которые придумал сам.

Я не хотел предлагать новые теории.

Я не хотел притворяться, что знаю, что происходит.

Я не хотел притворяться, что не знаю, что происходит.

Я не хотел упрощать сложные вещи.

Я не хотел усложнять простые вещи.

Я не хотел больше играть в прятки.

Любой мог заниматься этим, и все так и поступали.

Я хотел затеряться в фальшивой журналистике.

Я хотел сохранить себя для других вещей.

В душе я хотел быть ответственным только за точки, запятые, за язык, время, факты и заголовки.

За точную передачу формы. Не за содержание.

За это я хотел немного денег и много свободного времени. Абхэй, Пратап и Пандит теперь были кормом для рыб, но меня ждала другая история, и мне нужны были все мои силы, чтобы найти ее.

И я не хотел больше быть вдалеке от Физз.

Это была одна из самых тяжелых вещей в работе репортера. Постоянные разъезды.

Я хотел быть пехотинцем дела, легионером, сипаем, человеком, который заставляет армию двигаться, но спокойно спит, не беспокоясь о потерях и продовольствии, человеком, на которого не давит груз смертей и болезней.

Фальшивая журналистика.

Помощник редактора.

Быть робким, нервным чтецом книг, заикой. Мальчиком в классе, который все знает, но не умеет разговаривать. Человеком в офисе, который анализирует мир, но не может его преображать.

Как Геродот из Геликарнасса, который писал, я хотел быть помощником редактора, который писал. И, наконец, чтобы меня читали больше, чем императора.

Моя позиция ставила в тупик редакторов, но упрощала их задачу. К тому времени, как мы с Физз вернулись к автобусному терминалу вечером, у меня были обе работы. Если у тебя хорошо с английским языком и ты не хочешь много денег, то для тебя всегда найдется дешевое место в газете. Двигатель журналистики работает на горючем, которое поставляет страстная молодежь.

Мы приехали домой за полночь. Когда мы закончили заниматься любовью и выключили свет, Физз закурила свою первую и последнюю за день сигарету, затянулась и сказала:

— Мы никогда не вернемся в Чандигарх. Я чувствую это сердцем.

Я знал, что она была права.