– Дохлых змей?

– Это тихий ужас, – застонала Брук. – Я в Академии наук[51]. Умник Лаптон сказал, что хочет пойти посмотреть выставку по герпетологии[52]. Мне охота залезть к нему в штаны, иначе я бы никогда не согласилась. А Имми с тобой в Сан-Франциско?

– Нет.

– Когда эта чертова Ханука[53]? Может, Имми поехала праздновать к своим?

– Ханука уже идет. Но Имми не собиралась домой. Вроде, она в Мумбаи подалась. Но я не знаю точно.

– Ладно. Приходи тогда, раз ты в городе.

– Куда, к змеям?

– Да. Боже, умираю от скуки. Ты далеко?

– Я должна…

– Только не говори, что у тебя куча дел. Мы будем бомбить Имми эсэмэсками и заставим ее вернуться к нам. Там хоть есть телефонная связь, в этом Мумбаи? Ну, если нет, будем связываться по электронке. Приезжай, найдешь меня в этом гадюшнике, – сказала Брук. – Только надо договориться о времени посещения. Я скину тебе эсэмэской номер телефона.

Джул хотелось увидеть все на свете. В Академии наук она еще не побывала. К тому же ей не терпелось узнать, что известно Брук о жизни Имоджен после Мартас-Винъярда. Поэтому она, не раздумывая, прыгнула в такси.

Академия представляла собой музей естественной истории, полный костей динозавров и чучел.

– Мне назначено на два часа, – сказала Джул администратору отдела герпетологии.

– Ваши документы, пожалуйста.

Джул показала ему студенческий билет Вассара, и ее пропустили.

– В нашей экспозиции более трехсот тысяч образцов из ста шестидесяти шести стран мира, – сказал он. – Хорошего дня.

Коллекция экспонатов размещалась в нескольких залах. Своей атмосферой помещение напоминало нечто среднее между библиотекой и складом. На полках стояли стеклянные бутылки с заспиртованными змеями, ящерицами, жабами и совсем уж экзотическими существами, не известными Джул. Все они были тщательно промаркированы.

Джул знала, что ее ждет Брук, но так и не отправила ей сообщение о том, что приехала. Вместо этого девушка медленно бродила между рядами полок, неслышно ступая по полу.

Она запомнила названия большинства увиденных рептилий. Xenopus leivis, африканская шпорцевая лягушка. Crotalus cerastes, гремучник. Crotalus ruber, красный гремучник. В памяти сохранились названия гадюк, саламандр, редких лягушек, крошечных змеек, обитающих лишь на далеких островах.

Гадюки, свернувшиеся кольцами, болтались в темной жидкости. Джул прикасалась пальцами к их ядовитым ртам и чувствовала, как ее пронизывает страх.

Она повернула за угол и увидела Брук, которая сидела на полу в проходе, разглядывая крупную желтую лягушку в банке на нижней полке.

– Жду тебя целую вечность, – проворчала Брук.

– Я залюбовалась змеями, – сказала Джул. – Вот это мощь.

– Какая там мощь. Они же мертвые, – фыркнула Брук. – Лежат себе, свернувшись, в бутылках, и никто их не любит. Боже, только представь себе эту унылую картину, если после твоей смерти родственники зальют тебя формальдегидом и сохранят в гигантской банке?

– У них внутри яд, – продолжала Джул, думая о гадюках. – Некоторые змеи способны убивать животное в тридцать раз крупнее их самих. Ты не думала о том, как это здорово, иметь такое оружие внутри себя?

– Они чертовски омерзительны, – взрогнула Брук. – И не стоят того. Как бы то ни было, меня уже тошнит от этих гадов. Пойдем выпьем эспрессо.

В снэк-баре подавали обжигающий горький кофе в крошечных чашках и итальянское мороженое. Брук посоветовала Джул заказать ванильное, и они аккуратно вылили приготовленный эспрессо на мороженое.

– У этого десерта есть название, – сказала Брук, – но когда мы ездили в Италию, я не удосужилась его запомнить. Нам так подавали мороженое в маленьком ресторанчике на какой-то площади. Моя мать все пыталась рассказать мне историю площади, а отец талдычил: «Практикуйся в итальянском!» Нас с сестрой это утомляло до чертиков. Всю дорогу мы закатывали глаза, но, как только дело доходило до еды, тут нас прорывало. Ты была в Италии? У итальянцев паста – это нечто, за пределами моего понимания, говорю тебе. Ее надо объявить вне закона. – Она подняла вазочку с мороженым и выпила из нее остатки кофе. – Я иду к тебе ужинать, – неожиданно заявила она.

Джул не стала возражать, потому что они еще не поговорили об Имоджен.

Они купили колбасу, пасту и красный соус. У Брук в багажнике машины нашлась бутылка вина. Пока Брук бродила по квартире, Джул спешно убрала в ящик комода стопку счетов и квитанций, перевернув их лицом вниз, и спрятала под подушку бумажник.

– Клёвое местечко. – Брук пробежалась пальцами по подушкам-ежикам и стеклянным вазочкам, набитым красивыми шариками и стразами. Она оглядела узорчатую скатерть, красные кухонные шкафы, декоративные статуэтки и книги, которые принадлежали прежнему жильцу. Потом достала с полки кастрюлю и наполнила ее водой для пасты. – Нужно поставить елку, – размышляла она. – Хотя, постой, ты иудейка? Нет, ты не иудейка.

– У меня нет веры.

– У каждого есть какая-то вера.

– Нет.

– Не придуривайся, Джул. Вот я, например, пенсильванская немка[54] по маме и ирландская католичка и кубинка по отцу. Это не значит, что я христианка, но каждый год я возвращаюсь домой в канун Рождества и делаю вид, будто тащусь от полуночной мессы. А ты?

– Я не праздную Рождество. – Джул надеялась, что Брук все же заткнется. Она была не готова к таким расспросам. Ее легенда ограничивалась героической историей происхождения, других мифов она пока не придумала.

– Как грустно, – сказала Брук, открывая бутылку вина. – Ладно, рассказывай про Имми.

– Мы с ней приехали сюда, – начала Джул. – Но всего на неделю. Потом она сказала, что едет в Париж, попрощалась, а позже написала, что Париж мало чем отличается от Нью-Йорка, поэтому она решила податься в Мумбаи. Или в Каир.

– Я знаю, что она не поехала домой. Мне пришло электронное письмо от ее мамы, – сказала Брук. – О, и я знаю, что она бросила Форреста. Имми прислала мне сообщение, что он раскис, как жалкий полосатый кот, и что она рада от него избавиться, но подробностей я так и не услышала. Она не рассказывала тебе про уборщика?