– Раз обещал, значит выполню.

– Ты уж постарайся, ладно? А пока едем, попробуй прийти к душевной гармонии.

– Хм. И как к ней прийти?

– Закрой глаза, сосредоточься и вспоминай свою жизнь.

Беда последовал ее совету, но сосредоточиться ему не удалось, потому что посторонние мысли быстро разгоняли воспоминания. Он знал за собой это свойство: никогда у него ничего не получалось без творческого позыва, даже пописать в баночку в поликлинике. Мухин вздохнул, открыл глаза и принялся глядеть в окно.

Проезжали через центр. Плакатов с губернатором стало меньше, зато обнаружилось много других следов присутствия в городе Кондрата Синькина. Программа красивизации некрасивых домов работала вовсю. Хрущевские пятиэтажки и брежневские панельки, из которых в основном состоял центр, были выкрашены в самые яркие цвета спектра и разрисованы ромашками. На фоне низкого неба с плотно вогнанными в него заводскими трубами эта картина смотрелась как галлюцинация. Проехали завод «Прыжтяжмаш». Его монументальную бетонную ограду уже полностью освоили уличные художники. Среди ярких красно-желтых пятен выделялось одно темное: воздевший лапу в приветствии бурый медведь. Нарисован мишка был очень профессионально. Ну и, конечно, привлекали к себе внимание зеленые человечки, торчавшие на всех перекрестках. Безголовые творения Гоши Достоевского весело поднимали руки, голосуя за экологию, но при этом странно подергивались, словно припадочные. Приглядевшись, Мухин понял, в чем дело: человечки были вырезаны из чего-то хлипкого, вроде поролона, и дрожали от ветра.

Тут он вспомнил, как в училище им рассказывали про ленинский план монументальной пропаганды. Начитавшись утопий, Ильич велел расставить по всей территории республики памятники революционерам, чтобы пролетариат знал, с кого брать пример. Однако из-за нехватки средств в условиях Гражданской войны скульптуры понаделали из нестойких материалов, и большая их часть вскоре погибла от дождя и снега. Впрочем, постарались не только природные силы. Гипсового душителя свободы Володарского на Конногвардейском бульваре в Петрограде подорвали динамитом кронштадтские моряки. Беда поглядел на очередного зеленого человечка и приосанился, мысленно примеряя на себя матросский бушлат с пулеметными лентами. Словно в ответ на это, его качнуло не на шутку, по-морскому: подкинуло вверх, а потом повело вбок так, что он повалился на Валю.

Беда сдвинулся обратно на свое место и поглядел вперед. Центр уже миновали, и таксист ловко, как роллер, огибал ямы и трещины, одновременно высказывая оценочные суждения в адрес местного руководства.

Вдоль дороги тянулись черные, словно обуглившиеся после пожара, деревянные дома с резными наличниками. Покосившиеся заборы то и дело открывали вид на захламленные дворы, сараи, бани, огороды, а также на другие покосившиеся заборы. Никаких следов не то что современного искусства, но даже эпохи Просвещения на окраине Прыжовска не наблюдалось.

– Возле дома с железной крышей остановите! – скомандовала Галя водителю.

Пока она расплачивалась, Беда осматривал единственный на Прямой улице дом с железной крышей. Изба была старая, но крепкая: высокий кирпичный подклет, стены, сложенные из толстых бревен, забор с козырьком – все казалось построенным основательно, на века.

Услышав голоса, на крыльцо вышел хозяин. При виде гостей он всплеснул руками и расцеловался с Галей. Силыч оказался крепким высоким стариком, бодрым, загорелым и бородатым. Говорил он округло, вкусно и при этом иногда сильно окал, словно нарочно.

– Беда, значит? – удивлялся Силыч, пожимая руку новому знакомцу. – Откуда же у тебя прозвание такое? Много бед, что ли, в твоей жизни приключилось?

– Это от меня много бед приключилось, – хмуро ответил Мухин.

– Силыч, он к тебе лечиться приехал, – поспешила вмешаться Галя. – Шлюзы у него прорывает, агрессия прет. Очиститься ему надо.

– Да понял я, чего уж. Ну, заходьте в избу. Ты не стесняйся, Бедюша, чувствуй себя вольно, как на собственной персональной выставке. Только просьба у меня: вы пока не шумите, там человек спит.

– Подружка твоя? – улыбнулась Галя.

– Какая подружка! Мужчина.

Зашли внутрь. Никаких картин в жилище бывшего художника не наблюдалось, только в сенях висел график подкормки и прополки овощей на огороде – к сельскому хозяйству Силыч относится со всей серьезностью. Обстановка в комнате была обычная, деревенская: старый холодильник, такой же старый телевизор, стол, кресло и несколько стульев. В красном углу висела большая фотография президента Российской Федерации, а над железной кроватью – коврик с оленями.

А под оленями действительно спал, завернувшись в одеяло, какой-то мужчина.

– Кто это? – вполголоса спросила Галя.

– Тсс! – зашипел Силыч. – Не разбуди!

Гости подошли поближе, чтобы рассмотреть спящего. Они увидели упитанного мужичка с маслянистыми губами и подозрительной рыжей эспаньолкой, претендующей не то на интеллигентность, не то на причастность к искусству. Мужичок мирно похрапывал на левом боку.

– Пациент? – шепотом спросила Галя.

– Да нет, что ты… Куда мне… – отчего-то засмущался и даже замахал руками целитель.

– А кто же? Ты чего темнишь-то, Силыч? А ну отвечай, кто это такой?

– Это-то?.. Это Господин.

– Какой еще господин?

– Да мой Господин. Он, видишь ли, Галюша, трудом своим пожертвовал. Отказался от труда. Такая у него художественная концепция. Теперь он на мой труд смотрит, а я его за это кормлю помаленьку, чем бог пошлет.

Господин почмокал во сне губами и с тяжким вздохом перевернулся на правый бок.

– И где это он так перетрудился? – осведомился Беда.

– А ты не смейся, – горячо зашептал Силыч. – Жизнь у него тяжелая была. Он раньше, понимаешь ты, антихристом торговал. Нарисует антихриста и продает. Только плохо дела шли. Никто, понимаешь ты, рогатого брать не хотел. Бедовал сильно, горе мыкал. Зато теперь отъелся у меня, раздобрел. Живем ладно.

Беда всмотрелся в лицо спящего и вдруг вполголоса выругался.

– Эй, ты чего? – попятился от него Валя.

– Да знаю я хмыря этого! Он к Кондрату с товаром приходил, давно уже.

И память охотно нарисовала Мухину картинку из далекого прошлого.

Это было лет десять назад, в Москве, жарким летним днем. Синькин и Беда сидели посреди «Вражины» в белых пластиковых креслах и тянули через соломинки что-то синее, крепкое и холодное. Дверь на улицу была открыта.

Внезапно в галерею вбежал посетитель: мужичок в зеркальных очках терминатора, с лицом испуганным и в то же время нахальным. Прямо с порога, не здороваясь, он выкрикнул:

– Антихриста берете?!

– Антихрист неактуален, – равнодушно отозвался Кондрат.

– Да ты посмотрел бы хоть. Отборный антихрист-то!