Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что, и полечим, – вкусно окнул он. – Завтра же раба Божия облегчим.
Белый трехэтажный ПДХ – Прыжовский Дом художника – был построен на берегу левитановской красоты озера и окружен шишкинской красоты лесом. На первом этаже располагался выставочный зал и «Лавка художника», на втором – кабинеты начальства, на третьем – мастерские с огромными окнами.
Зайдя внутрь, Кондрат задержался в вестибюле у большой афиши:
ВОЗРАСТ СВЕРШЕНИЙ
юбилейная выставка
к 80-летию
ПДХ
Куратор приоткрыл дверь выставочного зала и секунд на пять просунул туда нос. Понюхав воздух и стрельнув глазами по полотнам, он кивнул каким-то своим мыслям и стал подниматься по лестнице.
У кабинета председателя правления не оказалось ни приемной, ни секретарши. Кондрат пнул обитую стареньким дерматином дверь, шагнул внутрь и громко объявил:
– Я пришел к вам с открытым забралом, в одиночку и без оружия!
В кабинете за маленьким журнальным столиком сидели и выпивали два старичка. Один – одуванчик с пушистыми белыми волосиками – с необыкновенной готовностью хихикнул в ответ на шутку. Другой – подтянутый, военно-отставного вида старик – криво усмехнулся и с ядовитой вежливостью парировал:
– Так ведь к нам, Кондрат Евсеич, с пистолетами никто и не ходит. А что забрало у вас открыто, это и по лицу видно.
– Ага, ага! – подхватил пушистый. – У них всегда всё наготове – и забрало, и хватало, и прихватизировало.
И снова захихикал, теперь уже над собственной шуткой.
Кондрат, решивший во что бы то ни стало держать курс на мирные переговоры, пропустил шпильку мимо ушей. Он подошел к столику, взглянул на бутылки – пили художники исключительно «путинку» – и спросил:
– Пьете?
– Пьем! – дружно ответили хозяева.
– А мне нальете?
Старички переглянулись, и суровый молча наполнил до краев стакан.
– За великое искусство, не ваше и не наше! – провозгласил Кондрат и разом влил в себя обжигающую жидкость.
Пушистый ухмыльнулся и поднес гостю огурчик на вилке. Синькин взял.
Суровый поправил галстук и сказал:
– Ну что ж, давайте знакомиться. Я – Редька Геннадий Андреевич, председатель правления, заслуженный художник РСФСР. А это Пухов Илья Ильич, баталист.
Пушистый старичок, чья внешность так подходила к его фамилии и так не подходила к жанру, подмигнул и наполнил сразу три стакана – правда, на этот раз лишь до половины. Деятели искусств выпили за знакомство, а потом Синькин, уже самостоятельно выковыривая из банки соленый огурец, задумчиво произнес:
– Прямо не знаю, с чего начать. Честно скажу вам, отцы: я только тут, в Прыжовске, обнаружил, что у нас в стране до сих пор есть Союз художников.
– А что, в Москве уже нету? – поинтересовался Редька.
– А в Москве они его чик по горлышку – и в колодец, – показал на себе пушистый.
– Да кто вам такие песни поет? – искренне возмутился Кондрат. – Я, граждане живописцы, в жизни не сделал вашему Союзу ни малейшего зла. И знаете почему? А потому что мы с вами никогда не пересекались. В параллельных мирах живем. Так что даже любопытно на вас посмотреть. С виду люди вы хорошие, пьете правильно. А огурцы у вас просто охренительные, я возьму еще.
В этот момент в кабинет просунулась чья-то кудлатая и бородатая голова.
– Пьете?
– Пьем!
– Шаманов-Великанов Алексей, анималист, – назвался вошедший чудо-богатырь, выставляя на столик бутылку путинки. – А вас я и так знаю, слух уже прошел.
Кондрат улыбнулся пошире:
– Фамилия у тебя, Леха, клевая, сразу видно, что художник, – бодро польстил он и тут же, не дав опомниться, спросил: – А чего вы все на вы да на вы? Может, пора сближаться, братья? Как насчет брудершафта?
На брудершафт художники пить отказались.
– Сближаться с вами, Кондратий Евсеевич, мы покамест погодим, – ответил за всех ядовитый Редька. – Мы тут, знаете ли, тоже интернет-машинами пользоваться научились и с биографией вашей ознакомились.
– А, вот в чем дело… – поморщился гость. – Ну и что пишут?
– Ох, много чего пишут, – ехидно вздохнул Редька. – Особенно насчет служебного собаководства. Однако поскольку оригиналов уличающих вас документов у нас нет, то и формальных обвинений предъявить не можем. А так – чего воду толочь? Мы не блогеры, мы художники. Давайте лучше об искусстве поговорим.
– Вот, а я о чем? Давайте! – весело сверкнул глазами Кондрат. – Ну что, отцы, научить вас жизни в искусстве?
– Спасибо вам, Кондратий Евсеевич, за доброту, но только мы о вашей науке уже догадываемся, – ответил председатель. – Вы собираетесь устроить у нас так называемую культурную революцию, освоить бюджет…
– …и отвалить, – закончил Пухов.
Он надул щеки, а потом с громким пукающим звуком вытолкнул воздух наружу. Редька посмотрел на него осуждающе. Пухов ничуть не смутился, тонко заржал и показал всем присутствующим свернутый в трубочку язык.
– Тут дело не в бюджете, – ответил Кондрат, с любопытством поглядывая на неприличного старичка. – Конечная цель – привлечь лучшие художественные силы для возрождения края, чтобы к вам потекли туристы и инвестиции.
– Ну что, желание благородное, – усмехнулся Редька.
– И бескорыстное! – влез Пухов и повторил свой фокус.
Анималист Шаманов разлил принесенную бутылку по стаканам. Участники переговоров приняли еще по сто граммов и потянулись за огурцами. Тут снова послышался вопрос:
– Пьете?
В дверях торчала новая голова – лысая и круглая, как бильярдный шар, но с большим носом.
– Пьем!
– Шашикашвили Шалва Георгиевич, – почти без акцента представился крупный мужчина, выставляя литровую путинку. – Монументалист.
– Лауреат премии Ленинского комсомола Грузинской ССР, – значительно добавил Редька.
– А почему не вино, дорогой? – спросил Синькин у монументалиста, показывая на бутылку.
– А потому что в России давно живем, дорогой, – кратко объяснил пришедший.
– Понял. Ну, за дружбу народов!
Когда повторили и закусили, Редька продолжил свою речь:
– Поскольку вы, Кондрат Евсеевич, пришли к нам с открытым забралом, то и мы, пожалуй, снимем на время забрало и поговорим откровенно. Скажу прямо: в мирное сосуществование с такими, как вы, я не верю. Но должность обязывает сделать шаг навстречу. Готовы вы к мирным переговорам?
– А как же? – пожал плечами Синькин. – Зачем я, спрашивается, сюда пришел?