Машина останавливается. Двери фургона распахиваются, впуская свежий весенний воздух. Один из громил протягивает карту Кривограда, разрисованную маркером. Затем мобильник, старые советские механические часы, и несколько купюр. Увидев деньги, Миха чувствует, как камень падает с сердца. Эти мудаки всё же его отпускают?!

Из динамиков планшета несётся заботливый отеческий голос.

– Главное, Миша, не нервничай. Медицинская формальность. Нас всех трясут, всех проверяют – не причинён ли вред здоровью гражданских? Главное дело уже сделано. Ты обезвредил террористку. Ты уже выполнил долг перед отечеством. Только знаешь, как бывает в нашей нелёгкой работе? В серьёзной заварушке – без сучка, без задоринки. А вот на ерунде много хороших парней погорело. Смотри, не опоздай вернуться. Не разочаруй меня напоследок.

– Конечно, я всё понимаю, товарищ майор…

– Выше нос, Сомов, будущий ты мой депутат! Я ещё спляшу на твоей свадьбе! Так, пора выдвигаться. Вопросы есть?

Школяр всерьёз задумывается. Проходит минута. Затем ещё одна. Громила в костюме химзащиты терпеливо держит плашнет. Майор улыбается и ласково смотрит с экрана. То-ли по причине инъекции с успокоительным, то-ли благодаря свойствам собственного ума, Миха наконец-то формулирует действительно важный вопрос.

– А где батюшка?

Майор меняется в лице, но сдерживается, пропускает эту глупость мимо ушей.

– Ладно, за дело. Часы одень. И следи за временем.

***

Миха выбирается из фургона. Ему кажется, что рука в резиновой перчатке снова схватит за шиворот – и вернёт в темноту. Что он снова окажется в пластиковом ящике. К счастью, ничего не происходит. Он делает шаг. Затем еще один. Отходит от машины на полсотни метров и оборачивается.

Возле грузовика суетятся его похитители. Вытаскивают ящики, разматывают маскировочные сети, проверяют оружие, клацают магазинами и затворами пушек, набрасывают поверх доспехов камуфляжные плащи-палатки. Они похожи на великовозрастных пионеров, не наигравшихся в зарницу. Однако, у этих засранцев не самые дешевые игрушки. На траве появляются длинные кассеты с ровными рядами ячеек. Крышки щелкают, из пластиковых сот бесшумно поднимаются стайки микромашин. Дроны растворяется в весеннем небе.

В кармане звонит мобильник.

– Проверка связи. Миша, шевелись, сынок! Вперёд и с песней!

– Да, да, уже иду…

Миха ускоряет шаг.

Пятна камуфляжа скрываются за деревьями. Колея ведёт через разрыв в лесополосе. На горизонте виднеются трубы заводов на берегу Курнявки. Школяр выходит на просёлочную дорогу.

Слева – торфяное болото. Заросли кустов и чахлые берёзы, веники осоки, шапки багульника, струпья лишайников на кривых стволах. Вот и всё, что смогло вырасти на месте сгоревшего и затопленного леса. Бескрайние топи и трясины опоясывают северную окраину города.

Справа – ржавый щит с гордой надписью «Элитный дачный посёлок Жабий Зов».

За щитом – покосившиеся домики. Упавшие изгороди. Лужи с ряской в подвальных ямах недостроенных коттеджей. Огороды заросли камышом. Дощатые сортиры погрузились в землю. Грунтовая вода подступила к дороге. Здесь давно никто не живёт. Советские мелиораторы отвоевали у болот гектары плодородной земли. А теперь болото возвращает аннексированные территории. Сырость, гниль, стрекозы, пустые оконные рамы. Плохое место. Одно из десятков плохих мест на карте Кривограда.

Сом выходит к остановке. Кирпичная кладка съедена ядовито-зелёной плесенью. Расписание маршрутов проржавело так сильно, что цифры невозможно разобрать. Через десяток минут – над колеей появляться автобус, воняющий бензином Пазик, такой же обшарпанный, как и вся округа.

Почти все места свободны. Из пассажиров – тётка с грибным лукошком и старик бомжеватого вида. Миха садится у окна. За стеклом медленно ползут кучи и прогалины. Ему не даёт покоя дерьмовая мысль. Друзья майора устроили делянку на болотах, точно джентльмены из рассказов Пришвина. Они наблюдают, собирают информацию, или что-то расследуют? Или охотятся? Если второе верно – он играет роль наживки, подсадной утки. Кто же тогда трофей? И какого хрена этот трофей делает в центре города? И каким чёртом он должен оказаться на болотах?

Михаил Сомов выплёвывает матерное слово. Закрывает глаза. Его ум тут же атакует пленительный образ Ноны Викторовны.

Забыв о тревогах, Михаил Сомов путешествует в краю сладостных воспоминаний и эротических фантазий. Перед его мысленным взором проносятся чувственные, прекрасные, пленительные образы. Бюст, огромный и упругий. Задница, упругая и огромная. Томное сопение, жадное причмокивание, брызги спермы на щеках училки, мозги из раздавленной головы… ах ты, чёрт возьми! А вот это совсем некстати!

Экскурсия на склад воспоминаний безвозвратно испоганена.

Сом вздрагивает, разлепляет глаза, трёт виски. И возвращается к реальности.

За стеклом мелькают просмолённые столбы. Двухэтажные бараки. Покосившиеся водонапорные башни. Обросшие мхом развалины, кучи камней и полусгнивших досок. Копоть, сажа, ржавая колючая проволока поверх кирпичных стен. Грязь сменяется пылью. Бензиновая вонь выдавливает ароматы болот.

Автобус ползёт сквозь пласты русской истории. С каждым километром памятников довоенной эпохи становится меньше и меньше. За окном вырастают ряды пятиэтажек. Хрущёвки, трубы котельных, ряды одинаковых гаражей. Серые стены. Тёмно-серые провалы окон. Светло-серые швы между панелями.

В царстве серых прямоугольников лишь два цветных пятна – зелень тополей и граффити на бетонных заборах.

Какой-то засранец решил одарить горожан плодами искусства. И не пожалел денег на баллончики с краской. Талант художника с блеском пошел на говно. Полуразрушенную стену украшает голый человек с громадным эрегированным членом. Его рот открыт – оттуда, вместе с кровавой блевотиной, вылетают уши, глаза, и отрезанные пальцы. В одной руке – вилка. В другой – ложка.

Вязь багровых знаков складывается в меланхолическое послание: «Я ебал Кривоград».

Миха с трудом распутывает очередной узор из букв: «Я ебусь, когда ем».

Он отводит взгляд. В стенах родной школы случилось что-то похожее. Слишком свежие, слишком травматичные воспоминания.

***

Через десять минут картинка за окном меняется. Серые фасады и грязные лужи исчезают. Пазик вторгается в край прекрасного, богатого и славного. Исторический центр города – смесь лихого купеческого шика и сталинского ампира. Память о людях, что умели производить впечатление. Здесь есть, на что посмотреть.

Обнаженные нимфы на фасаде городского театра. Величественные колонны Дворца Работников Пищевой Промышленности. Позеленевшие от времени жабы и караси над чугунными фонтанами.

Барельефы на стенах Дома Профсоюзов – винтовки, микроскопы, реторы, рычаги, знамёна. Мужественные подбородки красноармейцев. Стальные бицепсы рабочих. Высокие лбы учёных. Гранитные груди целеустремлённых советских женщин.