Вот и закончилось Пугачёвское Восстание – но не иссяк поток кораблей.

Покинуть город возможно лишь через порт, кругом топи да болота. А все, кто знал тайные тропы – милостью императрицы Екатерины покоятся под слоем ила. Не найти лучшего места для тюрьмы и ссылки. Многие прибыли под кнутом. Но были и те, кто явился за рублем, желая начать дело или намыть Жабьего Золота.

В конце семнадцатого века Курнявка превращается в торговую артерию – вверх по реке поднимаются ссыльные, хлеб, зерно и брага. Вниз по течению сплавляются брикеты прессованного торфа, бочки земляного масла, сушеный рыжий гриб, редкие аптекарские травы, и даже золотой песок в заплечных мешках удачливых старателей.

Восемнадцатый век – век кривоградских Торфяных Королей. Так жители обеих столиц презрительно называют здешнее купечество.

А местная аристократия то ли в шутку, то ли всерьёз называет свой город Болотным Парижем. В это же время в Кривоград прибывают немецкие инженеры и итальянские архитекторы. Начинается строительство театра, церквей, фонтанов, каменных домов и увеселительных заведений.

***

Астраханский торговец Фёдор Сухомах вёл дела с кривоградскими купцами больше двадцати лет, единолично поставляя свечи, сукно и чай.

Но в его письмах, городу посвящена лишь одна строчка.

«Во храмах черно, яко во свинарне, и смрадно, яко в питейной. Лес плох, дорог, еден жуком. Нет здесь Христа и жабий шум над водой витает. Блядво костляво. Солонина кисла.»

***

Карамзин в «Московском Журнале» описывает местных жителей как деятельных и неунывающих сынов России.

«Подлый и бесноватый люд. Ссыльные живут в одних домах со многими девками, вместе пьянствуют, блудят, ругают Бога и Государя. В каждый год изобретают новую мерзость. В первый год царствования императора Александра купцы с челядью нарядились скоморохами, сняли с управы губернские гербы, заперли и сожгли в бане коллежского асессора. После, по благословению местного духовенства, подняли и носили по городу срамной штандарт: семеро бобров бьют и ябут оскалившееся злого волка. В следующий год завешивали образа, мазали лбы печной сажей, славили червя и жабу. Оголялись на площадях при всем народе. Вставляли дудки в зады и дудели в них всем скопом. Торфяной магнат купец первой гильдии Елисей Пичугин возвёл перед театром охапку срамных удов из струганого дерева, а после нарядился бобром, прыгнул в лохань с варёными раками и едва не утонул, а после в той лохани прилюдно блудил с ссыльными воровками. Жители Кривограда страшатся людоедских сказок и боятся ночами выходить из домов. Потакая глупым страхам, вооружают дворовых людей топорами и кистенями. Немецкий доктор Штальмфоф пишет, что причины многих безумств и злодеяний берутся из застойной воды и болотных миазмов.»

***

Великий русский поэт Александр Сергеевич Пушкин посвятил Кривограду чудесные, восторженные строки.

Стоит град чёрный, непристойный,

Сокрыт за облаком зловонья,

Лохань для жабьего говна,

За грех нам Господом дана.

***

Отгремела речь с броневика.

Штык вошел в буржуйскую задницу.

Ветры революции так и не всколыхнули тухлую воду. Новая власть вспомнила о Кривограде лишь к двадцать четвёртому году. В город явились парни в будёновках. Раскулачили остатки купечества. Водрузили над театром красное знамя. Кого-то расстреляли. Кого-то приставили к делу, кого-то к ружью.

В звенящих тридцатых горожане ждали, что на месте старых бараков появится трудовой лагерь. Но советы не стали поддерживать царскую традицию. Великие стройки шли на Транссибирской магистрали, на Амуре, на берегах Беломоро-Балтийского канала. Москве не было дела до болот и торфяных брикетов.

Между двумя войнами, город жил серой провинциальной жизнью. Пустел, чах, зарастал камышом.

Вторая Мировая Война не изменила облик местных улиц. Ни бомб, ни выстрелов, ни сирен. Мужчины ушли на фронт, остались лишь бабы и дети. Пристань опустела. Вплоть до сорок седьмого года местное население пробавлялось рыбалкой, огородом, грибами и ягодами.

***

В сорок восьмом году окрестности содрогнулись от рёва экскаваторов и ударов копра. Черный Тухлец рассекли насыпные дороги. Уд-Слюнявскую Впадину накрыла большая стройка.

Москва готовит плацдарм для Кривоградского Проекта.

В Червегорске строится цементный завод. По Курнявке идут баржи со стальным прокатом. Над речным портом поднимаются грузовые краны. В город высаживается десант из строителей, инженеров и мелиораторов. Они укрепляют грунты, осушают болота, роют каналы, возводят склады и бараки.

Ещё через год на берегах Курнявки вырастают скелеты заводов. В городе появляются целые районы, обнесённые рядами колючей проволоки. Там работают учёные из закрытых НИИ. Недалеко от города строится бетонная взлётная полоса. Рядом расквартировывают дивизию охранения. Суда на воздушной подушке катаются по болотам, автоматчики патрулируют городские окрестности, стерегут государственную тайну, пугают грибников, обыскивают припозднившихся алкоголиков.

Кривоград полнится слухами. Кто-то утверждает, что советские учёные строят ракету для путешествия на Марс. Кто-то говорит, что здесь будут производить лягушачьи консервы для торговли с Францией.

Через несколько лет взрывается Первый Пищевой Реактор. А после – успешно запускается второй. Советы объявляют на весь мир, что вот-вот решат проблему голода в планетарном масштабе. Увы, эта инициатива не получает развития. Кремль вынужден сосредоточиться на действительно важных делах.

К девяностым годам в городе живёт и работает свыше пятидесяти тысяч человек. Все они становятся частью Кривоградского Проекта. Лишь сотня учёных, чиновников, военных и гражданских специалистов – знают, в чём они участвуют.

***

В кабинетах местных чиновников обновился декор. Раньше над просиженными креслами висел портрет генсека. Теперь висит портрет президента.

Новая Россиюшка унаследовала Кривоградский Проект от Советского Союза. И замерла, не зная, как быть с великими начинаниями. Бросать опасно. Продолжать ещё опасней. Нельзя остановить Машину Грижбовского. Нельзя забыть о воющем кошмаре, что обитает внутри Второго Пищевого Реактора. Нельзя допустить, чтобы гости города остались без завтрака, обеда и ужина.

Зато можно надеяться, что проблемы отправятся в отдалённое будущее. Что не изгадят рейтинги перед выборами. Что не заставят избирателей грустить, ругать власть, и фонтанировать кровавым дерьмом из разорванных животов.

По данным переписи две тысячи двадцатого года, в городе осталось меньше четверти жителей.

***

Миха топчется перед деревянным бараком. На углу висит мемориальная доска: «Здесь жил и работал выдающийся советский физик Борис Грижбовский». Ниже выбиты годы жизни.