Подопечные Ясмин нередко сталкиваются с ограничениями по религиозным мотивам: кого-то заставляют носить хиджаб, а кому-то, наоборот, не разрешают его надевать. Кроме того, у них возникают проблемы с получением «религиозного развода» – он отличается от светской процедуры, так как на него нужно получать согласие имама или другого религиозного института. «Женщине приходится испрашивать благословения главы общины, которого она совсем не знает и который, скорее всего, примет сторону ее супруга. Чтобы обосновать свою просьбу, ей приходится рассказывать интимные детали своих взаимоотношений с мужем, – рассказывает Ясмин. – Имамы либо вообще ничего знать не хотят, либо до боли жаждут сальных подробностей: “Ах, расскажите нам все в деталях. Он что, делал с вами такое? А сколько раз он так делал?” После чего духовное лицо заключает: “Что ж, мне придется ему позвонить и послушать его версию”. На самом деле нет необходимости слушать его версию, особенно если он долгое время безнаказанно злоупотреблял своим положением. В исламе все просто. Бог говорит в Коране, что если двое не ладят, то лучше расстаться полюбовно».

Однако женщины, принадлежащие неевропейским культурам, испытывают давление не только со стороны своих мужей. В их судьбу часто вмешивается кто-то из родственников мужа. В индийской общине злоупотребления, связанные с требованием даури[50], стали настолько серьезной проблемой, что в 2018 году по этому поводу было предпринято специальное расследование Сената. Речь идет об ужасном типе семейной тирании, когда клан жениха требует дополнительной платы вдобавок к изначально полученному приданому. Иногда молодая жена оказывается прямо-таки в заложницах: родные должны перечислить деньги, чтобы муж перестал бить ее. [38] В Австралии из-за даури произошла целая серия убийств и самоубийств. Сенат потребовал, чтобы давление, связанное с приданым, рассматривалось как форма домашнего насилия (относящегося к более широкой категории «экономические злоупотребления»). Кроме того, в австралийскую миграционную программу внесут поправки, чтобы защитить женщин, имеющих временные визы. Тем, кто находится в группе риска, будут предоставляться визы особой категории.

С такими деликатными и сложными вопросами Ясмин Хан сталкивается каждый день. Она мобилизует свою пробивную силу и связи, чтобы помочь женщинам бороться с бюрократическим крючкотворством. «Я нахожусь в привилегированном положении, использую его редко, но, когда человек действительно в отчаянии, я готова стрелять из всех пушек. Вчера мне довелось вести долгую беседу с руководителем по миграционной политике. Я сказала ему: “Есть несколько случаев, где все ужасно”. Сейчас мы прорабатываем некоторые из них. Я не психолог и не предлагаю реабилитацию. Но у меня есть связи, и я знаю, как задействовать механизмы поддержки, которые помогут женщинам преодолеть барьеры, которые ставит перед ними государственная правовая система».

* * *

В подполье обитает еще одна группа женщин, о проблемах которой редко говорят публично. Речь идет об обездоленных и малоимущих, всю жизнь от самого рождения сталкивающихся с притеснениями и угнетением. В наши дни не принято считать домашнее насилие производной от бедности, однако исследования показывают, что представительницы бедных слоев чаще страдают от него. The British Crime Survey – британская компьютеризированная система опросов, обеспечивающая «самые достоверные данные» о межличностных конфликтах в Англии и Уэльсе[51], – выяснила, что женщины из бедных семей в три раза чаще сталкиваются с абьюзом. [39]

Британские исследователи, проанализировавшие эти результаты, вновь подтвердили, что давно отвергнутые феминистками аргументы остаются актуальными. «Невозможность главы семьи утвердить свою власть из-за проблем с трудоустройством, а также в ситуации недостатка средств, рождает напряжение и фрустрацию и повышает склонность мужчин к насилию», – констатируют специалисты. [40] Женщины, которые становятся объектами нападок этих мужчин, никогда не чувствуют себя в безопасности; им даже сложно себе представить, что спокойная и благополучная жизнь вообще возможна. Аборигенка-коори, писательница Мелисса Лукашенко, продемонстрировала это в своем пламенном эссе. Оно посвящено женщинам, живущим в пригороде Брисбена, входящем в так называемый «Черный пояс» Логан-Сити – место обитания представителей более чем ста пятидесяти разных этнических групп. [41] Автор побеседовала с тремя женщинами – они жили в нищете, рассказывали о психических расстройствах у их родителей и партнеров, а также о бесконечном насилии. Все три прямо говорили или весьма прозрачно намекали, что подверглись домогательствам в детстве или хотя бы раз были изнасилованы. У Сельмы, двадцатисемилетней стройной женщины с темными волосами и газельими глазами, четверо детей младше десяти лет. Мужчина, которого она до сих пор считает своей половиной (отец детей, представитель коренных народов Австралии), несколько раз сидел в тюрьме и теперь находится в реабилитационном центре – пытается избавиться от амфетаминовой зависимости. Родители Сельмы родом из Югославии, они бежали от войны. Девушка с детства узнала, что такое домашнее насилие. Тот факт, что и во взрослом возрасте она стала жертвой абьюза, казался ей страшно унизительным, поэтому она отгородилась от родных, чтобы те не узнали о ее бедственном положении. Ей не хотелось, чтобы психически неуравновешенный брат вмешался в ситуацию и усугубил ее. Однажды, находясь уже на большом сроке беременности, она отправилась навестить мать, забыв о том, что накануне бойфренд отхлестал ее сосновой палкой. Оба глаза были подбиты, а на тыльной стороне ног остались глубокие черные следы. «Я была уже на восьмом месяце и прикрывала живот, когда он размахивал палкой, – рассказала Сельма. – На следующий день я как-то забыла, что синяки у меня по всему телу. Я тогда вообще жила одним днем: что было, то прошло вчера. Помню, с каким ужасом мама глядела тогда на меня. Было очень стыдно, будто я показала себя “слабачкой”. С тех пор как мы переехали в Австралию, я всегда ощущала, что я никто и у меня никого нет».