Отец Бэннан, вспомнив о долге, нашел в себе силы собраться и закончить заупокойную. После чего поднялся с колен, намотал четки на запястье и покинул последнее пристанище усопшего. Завтра на рассвете его тело будет предано земле… Подумав об этом, аббат вдруг почувствовал, будто чья-то холодная рука сжала сердце. Да простит нас Господь, но… кто следующий?

Он, чуть склонив голову, посторонился, пропуская в келью ждавшего снаружи брата Лири, и медленным шагом направился вверх по выложенной камнем тропинке мимо молельного дома. Там было тихо, темно и пусто. Монахи после смерти брата Антония боялись входить сюда с заходом солнца, и аббат, обычно чуждый таких предрассудков, сейчас был с ними солидарен. «Почему?» – вот какой вопрос задавал себе святой отец, машинально перебирая пальцами правой руки верные четки. И ответа на него не находил. Да, жизнь человека в руках Всевышнего. И монахи на Скеллиге не жили вечно, умирали каждый в свой срок – кто от старости, кто от болезни. Это было закономерно и понятно… «Но чтобы пятеро крепких мужчин за две недели? – думал почтенный аббат, останавливаясь на верхней площадке Южного пика. – Такого нет даже в летописях, исключая один случай морового поветрия… Сейчас все совсем не так. В чем наша вина? И чего нам ждать дальше, Господи?»

Отец Бэннан преклонил колени пред каменным крестом, прикрыл глаза и, оставив в покое истерзанные четки, молитвенно сложил ладони. Подумал с минуту, поколебался, вспоминая святые слова, веками служившие для обращения к Нему, и все-таки выбрал другое. Древняя как мир молитва зазвучала в тиши каменных стен утеса…

– Боже, Который ведает неведомое и силен сделать явным сокрытое для человека! Ты видишь, что сердце мое неспокойно. Посему прошу Тебя по Твоей великой милости открыть загадку, лежащую передо мной! Не считая себя достойным понять неизведанное, но зная, как велика Твоя благодать, осмеливаюсь я просить о помощи в деле своем…[16]

Аббат сделал паузу, чтобы набрать в грудь побольше воздуха для изложения собственно дела. И услышал вдруг:

– Беги! И возьми с собой то, что должен сберечь!

Голос был подобен шуму камнепада, он доносился и сверху, и снизу, и со всех сторон одновременно. Он был одновременно властным и безличным. Он был… Он – был?

Святой отец замер. Потом, более ничего не услыхав, поднял голову. Лицо его посуровело, в глазах промелькнуло понимание.

– На все воля Божья! – отрывисто произнес аббат и поднялся с колен, осенив себя крестным знамением.

Этой же ночью, спешно погребя тело усопшего брата Антония в узкой могиле на маленьком кладбище против закрытой молельни, оставшиеся члены общины собрались в келье аббата. Судя по его лицу, выражавшему странную и непривычную решимость, разговор предстоял серьезный…

Вопросительное, тревожное молчание нарушил сам отец Бэннан:

– Братья! Последние события, о которых упоминать я не буду, вынудили меня сделать то, что никто и никогда со дня основания нашей общины не делал. И просить вас о том, о чем я не смею просить. Но во имя Того, кому мы служим, и ради того, что защищаем…

– Мы должны уйти отсюда, – замогильным голосом перебил его брат Колум, который до сих пор был несколько не в себе.

Сидевший рядом с ним брат Филип гневно отшатнулся в сторону:

– Опомнись! Да что ты говоришь такое?!

– Не время ссориться, братья, – одним жестом руки утихомирив негодующего Филипа, сказал аббат. – Тем более что брат Колум абсолютно прав.

Что тут поднялось… Братья повскакивали на ноги, загалдели, словно стая диких чаек, замахали руками:

– Но это невозможно!

– Разве вы забыли…

– Не спорьте с аббатом!..

– Я не понимаю… Отец Бэннан, вы…

– Тихо! – негромким, но твердым, как сам утес, голосом приказал аббат. – Я знаю, что говорю. Скеллиг не одну сотню лет служил нам пристанищем. И не одну сотню лет он охранял от чужих глаз и рук то… То, что не должно быть названо. Но теперь наш остров перестал быть той крепостью, о стены которой обломал зубы не один десяток варваров… Все мы видим, что происходит! Нас становится все меньше и меньше, и враги христианства тут ни при чем. В упрямстве своем и нежелании понять очевидное мы не расслышали того, что нам было сказано! Не поняли, что Он направляет нас, братья! Он хочет, чтобы мы ушли. И мы не должны спрашивать почему… Не должны роптать, ибо тогда зачем мы здесь? На все воля Божья, – повторил святой отец свои недавние слова, сказанные на вершине Южного пика. – А наш долг – исполнить Его волю.

Монахи пристыженно молчали. И лишь один, практичный и сухой, как хлебная корка, брат Лири, дождавшись окончания речи аббата, коротко уточнил:

– Когда?

– Завтра же, – ответил отец Бэннан. – Потому я вас всех и собрал в столь поздний час, пренебрегши кратким отдыхом и молитвой… На рассвете отплывем.

– Но куда? – подал голос нервно оглянувшийся на выход брат Колум.

Аббат обвел всех присутствующих спокойным взглядом:

– Это я решу тоже завтра. Сейчас нужно подумать о том, как успеть собраться до рассвета. Брат Лири, час уже очень поздний, но все-таки разбудите кого-нибудь из паломников и объясните положение дел. В двух словах, только то, что мы решили перебраться на материк. Пусть передадут остальным. Брат Кевин, на вас послушники. Сообщите им, что мы покидаем Скеллиг-Майкл, и наши кельи утром освободятся… Завтра будет дождь, что им мокнуть?.. Брат Филип, брат Августин, соберите книги, оберните и перевяжите. Остальной скарб, кроме самого необходимого, можно оставить… Брат Колум, если позволите, на вас я взвалю манускрипты.

– Как скажете, отче, – с готовностью кивнул тот, явственно воспрянув духом. После вчерашней страшной находки в молебном доме брат Колум до сих пор не мог унять дрожь в руках и голосе…

– Храни вас Господь, – ответствовал аббат и повернулся к двум оставшимся монахам: – А вам завтра весь день грести, так что идите в крайнюю келью и хорошенько выспитесь. К ранней молитве можете не подниматься.

Братья Патрик и Даллан слаженно кивнули и молча вышли. Остальные тоже потихоньку потянулись наружу, каждый согласно своему заданию. Оставшись один, отец Бэннан постоял еще какое-то время посреди кельи, бездумно перебирая четки, потом опустился коленями на потертый пеньковый коврик у стены, где висел простой деревянный крест, и прикрыл глаза.

Четверть часа спустя пробегающий мимо кельи аббата брат Колум, нагруженный бережно обернутыми в ткань свитками, приостановился, услышав, как молится святой отец, и удивленно приоткрыл рот. Из кельи доносилось:

…Я прошу Тебя, о Сын Марии,