Там, где карусель вертица,

Лепестричество сверкает

И фонтанчик шпандыряет…

– Вечер добрый, Ольга Ивановна! – весело поздоровалась Третьякова, входя в прихожую, пока муж прикрывал дверь перед самым носом Презика, который почему-то очень активно совался в дом, чего обычно не делал. – Головорезы дома?

– Олег-то мой в школе, с пионерами, а Денис спит, – Ольга Ивановна махнула руками на возмутившуюся было Третьякову. – Да пусть! Вот ведь и не видите даже, а он уж месяц недосыпает, за завтраком тарелку носом клюёт. Я и к телефону не звала его, а то названивают, названивают… совести у людей нет! – раздражённо и возмущённо определила женщина. – Трубку сразу кладу – и всё. Только казачке этой объяснила, что и как… уж больно он с ней ласково говорит всегда…

– Вообще-то ужин уже, – заметил, устало снимая форменные туфли, Борис Игоревич. – А сыне непутёвый небось сразу после школы завалился… Ольга Ивановна, – вдруг всмотрелся он. – А что-то вы какая-то не такая?

– Чего я не такая? – откровенно смутилась женщина.

– Валерка, – замогильным голосом проронил штабс-капитан, беря жену за плечи и приваливая к себе, – крепись. Наш сын что-то взорвал. Или поджёг. Или ещё чище, но у меня воображение отказывает.

– Да ну вас! – рассердилась Ольга Ивановна. – Дело-то серьёзное! Пошли, поглядите! Пошли, пошли, чего стоять-то?!.

…В комнате мальчишек было открыто окно, и лёгкий тягучий ветерок, тёплый и сырой, шевелил на столе страницы и листки. Было ещё достаточно светло, и Третьяковы переглянулись удивлённо – Денис спал на кровати Олега, прямо поверх покрывала. Борис Игоревич чуть нахмурился. Взглянул на жену. Та покачала головой: ей, опытнейшему врачу-практику, не составляло труда увидеть сразу, что сын спит так, как спят насмерть усталые люди – каменно, неподвижно, видимо, даже ни разу не поменяв позу с того момента, как лёг.

– Это он что, даже до кровати до своей не добрался? – встревоженно спросила она, без капли своей обычной иронии. Ольга Ивановна вздохнула тяжело и молча показала на кровать Дениса.

– Это кто?! – только и смог сказать Борис Игоревич. Вообще его не очень удивило, что в комнате сына обнаружился спящий другой мальчишка – мало ли, какие бывают обстоятельства? Но тут же штабс-капитан узнал Володьку, который спал, завернувшись в простыню.

– Не поели, – Ольга Ивановна загибала пальцы прямо перед лицом обалдевшего обэхаэсовца. – Не помылись – Володька этот вообще, я ж его знаю, бельё считай уже не отстираю… А главное, – она понизила голос, – притащил он его на руках и говорит: «Тётя Оля, – это мой брат Володька, он будет с нами жить». И на меня аж зашипел, чисто кот над колбасой, а я только и хотела этому где-нигде на диване постелить… Каково?!

– Ннннуу… я как бы… – Борис Игоревич сильнейшим образом напоминал матёрого волка, в логове которого вдруг обнаружился невесть откуда взявшийся ещё один волчонок, неучтённый и незапланированный. Между тем Валерия Вадимовна уже сидела на кровати и что-то делала. Сказала через плечо:

– У мальчика недавно была двусторонняя пневмония… Недокорм сильнейший, кстати… хронический… И по мелочи еще куча всего… Я его помню, кстати – он нас тут первым на перевале встречал. А ты помнишь, Борь?

– Да… помню… – Борис Игоревич внимательно наблюдал за женой, и его лицо принимало всё более и более странное выражение. Ольга Ивановна тоже притихла. В тишине стало слышно, как Володька завозился, хныкнул, чмокнул губами и вдруг отчётливо, с сонной радостью произнес:

– Мааааа…

Валерия Вадимовна отшатнулась, словно обжёгшись – но над её плечами появились и прочно сомкнулись на спине две детские руки:

– Мам… – Володька ещё что-то сказал, точнее, прошелестел еле-еле, и опять уснул.

– А… – начала Ольга Ивановна. И осеклась, потому что Валерия Вадимовна встала в рост, бережно и легко придерживая на руках завёрнутого в простыню Володьку. С одного конца свисали ноги, с другого торчали вихры, приткнувшиеся к плечу женщины. Руки Володьки соскользнули, но Третьякова как-то очень ловко перехватила их, не дала упасть и разбудить мальчишку.

– Помню, как, – сказала она. И попросила: – Вот что. Идите-ка отсюда, пожалуйста. Во-первых, тебе, Борь, надо переодеться к ужину. Вам, Ольга Ивановна, нужно наполнить ванну, потому что это и впрямь свинство, когда у ребёнка, пусть и мальчика, такие пятки, и он с ними вместе лежит в постели. Ну и потом, я сейчас буду плакать, а это странное зрелище.

Ольга Ивановна исчезла сразу. Борис Игоревич задержался на пороге и осведомился:

– Ва…

– Пошёл вон, – нежно проронила Валерия Вадимовна.

– Понял, – кивнул муж, тихо прикрывая дверь.

Валерия Вадимовна не заплакала. Она, как-то очень плотно и невесомо придерживая Володьку, присела на край кровати, на которой спал Денис. В дверь снова просунулся Борис Игоревич:

– Я только хотел сказать, что третью кровать придётся… всё, понял, понял, понял.

Дверь снова закрылась.

– Мам? – Володька уже по-настоящему, хотя и сонно, открыл глаза. И окаменел на руках чужой женщины, моргая, как заведённый. – Ой!

– Мам? – пробухтел Денис, барахнулся на кровати и сел. – Ой.

– Вечер добрый, поросята, – поздоровалась Валерия Вадимовна, необидно и незаметно спуская с рук очумелого Володьку, который немедленно превратил простыню в кокон и переместился на четвереньках за Дениса.

– Вечер?! – Денис пометался взглядом в поисках часов. – Ой-яааа… Мне уже обзвонились все, наверное… – Он потянулся и широко зевнул, прикрыв рот ладонью только в последний момент. Потом засмеялся: – Ну я и выспался! Отлежал себе всё… А, да, мам. – Он сунул руку назад и небрежным движением притянул вперёд прихваченного за шею Володьку. – Это Володька Михалёв. Он… – Денис наконец смутился. Слова про брата сделались какими-то беспомощными и кривобокими, ненастоящими, словно из плохой книжки. Но Денис и рассердился на себя. Мотнул головой и упрямо заявил: – Он мой брат.

– Здрасьте… – Володька еле пролепетал это слово, во все глаза глядя на Валерию Вадимовну. Но в его глазах кроме нешуточного и не совсем обычного для Володьки испуга было и ещё что-то. Какое-то ожидание. И ещё что-то. Что-то совсем неясное, очень тихое и почти безнадёжное, но светлое, будто огонёк свечи в ночной черноте – прикрытый ладонью, почти невидимый и всё-таки горящий непоколебимо, упрямо и более сильный, чем огромный давящий мрак кругом.

Но его так легко погасить одним движением губ…

– Ну, раз он твой брат, – сказала Валерия Вадимовна как ни в чём не бывало, – то получается, что он мой сын.

Володькины глаза росли и росли, они заняли почти всё лицо, и в них в тёплом сиянии отражалась сидящая рядом на кровати женщина. Денис кашлянул и убрал руку. На какую-то крохотную долю секунды он ощутил ревность – с чего этот мальчишка так смотрит на его собственную маму? Но потом Володька моргнул – и… и ревность издохла, так и не разросшись из мерзкой липкой личинки в ядовитую змею.