И собаку дворовой породы

Понапрасну не надо дразнить.

Вы котят не топите в канистре,

Не швыряйте объедками в нос.

Комаров… – Генка сделал вид, что задумался, потом под общий смех махнул рукой:

– Ладно, можно. Но быстро!

Чтоб без мук отошел кровосос.

Муравьев не давите ногами,

Не кидайте в варенье и клей.

Муравьи, как стрекозы с жуками, –

Санитары лесов и полей.

Не сбивайте шмелей полосатых

Из рогаток… И без выходных

Уважайте собратьев пернатых,

И чешуйчатых, и шерстяных![11]

Шум, смех, аплодисменты. От пристроенного девчонками сбоку над огнём здоровенного котла, который весь день, чертыхаясь, пёр на себе Петька Минаев, вкуснейше пахло пшённой кашей с луком и копчёным салом, но, когда кто-то сунулся снять пробу, следившая за кашей Милка треснула контролёра в лоб половником так, что тот сел обратно и ещё долго щупал пострадавшее место. А Денис попросил Генку:

– Ген, спой ту. Про ветер.

Ишимов покладисто кивнул. Вообще-то он очень стеснялся своего умения сочинять стихи, но когда начинал петь, то всё стеснение куда-то пропадало. Вот и сейчас – начальные аккорды Генка взял, глядя на гитару, чуть ли не спрятавшись за нею, но уже после первой строчки вскинул голову…

– Я ветер ловлю руками…

Не веришь? Поди взгляни!

И вот уже под ногами

Не чувствую я земли!

Я ветер ловлю руками –

И в небо без крыльев лечу…

Над поднятыми головами

Лихие кульбиты

кручу!..

…Не нужно быть фантазёром,

Чтоб так в облаках летать!

И я от тебя не скрою –

Ты тоже умеешь летать!

Купол под небесами –

Четыре поющих стропы!

И ветер лови руками!

Руками ветер лови!

Лови!

Лови!

Лови![12]

Конечно, после таких песен не хлопают. Все сидели и думали, что Генка оставил эту самую песню сочинским пионерам. И там поют строки, которые сложил мальчишка из Семиречья. Это было, если задуматься, странно, немного чудно и в то же время очень приятно.

– Готово, можно есть, – нарушила общее молчание Милка. Она что-то ещё добавила, но её последние слова потонули в деловитом воинственном лязге котелковых крышек-мисок и ложек…

…В выскобленном до дна, а потом вымытом котле заварили чай, и на смену мискам и ложкам пришли кружки. Крепкий, очень сладкий чай пах дымом, в нём то и дело попадались мелкие угольки. Денис как раз от нечего делать пытался прикинуть, какая это по счёту кружка чая, выпитая им у костров, когда Серёжка Павлухин попросил:

– Денис, расскажи что-нибудь.

Денис посмотрел вокруг – мгновенно установилась тишина. Все теперь неотрывно смотрели на него – все ждали.

– Я расскажу, – кивнул Денис, устраиваясь удобней. Поправил на колене берет, стряхнул с него лёгкую пушинку пепла. Помолчал, глядя в огонь – не для позы, просто так на самом деле было легче собраться с мыслями. – Это не про нас. В смысле, не про русских. Но всё равно, мне вспомнилось это, и я расскажу, как рассказывали мне, когда к нам в отряд приезжали скауты с Островов. Я расскажу про человека, которого звали О’Флагерти и который был до Войны бандитом, а во время войны стал героем, хотя и не перестал быть бандитом. По крайней мере, так говорили многие… но их имён мы не помним, а именем бандита О’Флагерти названа одна из школ столицы Англо-Саксонской Империи. Сейчас вы поймёте, почему…[13]– Денис снова помолчал, слушая тишину. Даже сучья в костре горели, казалось, бесшумно… – Это было в Лондоне. Вернее, в том, что осталось от него. Кто видел, как ползут по стенам чёрные черви букв чужого языка? Кто видел, как, рыча: «Смерть крестоносцам!» – звери убивают людей, давно не понимающих слова: «Крестоносец»? Umainn uilebheist. Вha iad a’ toirt seachad bаs air an t-srаid an-diugh…[14]– вспомнил Денис врезавшиеся в память слова скаутского вожатого, который сам был ирландцем и вставил их в тот рассказ для русских пионеров, а потом перевёл… А сами скауты записали рассказ глубокого старика, который был в те дни десятилетним мальчиком, и Третьяков-младший неосознанно говорил дальше от его лица: – Что бы ни сочиняли об ирландце О’Флагерти и сколько бы ни произошло всего потом – я буду знать одно: он спас меня. И не только меня. Я не очень понял в тот момент, что меня спасли, поскольку боялся любого громкого звука, любого прикосновения, и люди с оружием, убившие нелюдей с оружием, мне сперва показались такими же нелюдями. Я уже ни на что не надеялся. Да что там… Я почти разучился думать…

…Когда Денис закончил рассказ, то около костра ещё долго было тихо.

– Они ведь не с нашими воевали? – спросил Серёжка Марков. Денис покачал головой:

– Да нет, конечно. Откуда там было взяться нашим, хоть мы и стреляли ракетами, но ни сил не было что-то захватывать, ни желания… Я сам толком не понял, кто были эти звери. Какие-то бандиты… Англичане нам говорили, что зверствовали вроде бы арабы, но, по-моему, они что-то путают, откуда арабам взяться в Англии… да ещё в таком количестве…

– Вот это был человек, – вздохнул Олег, который тоже раньше не слышал этой истории. Кажется, он хотел ещё что-то добавить, но в этот момент в темноте за палатками хрустнула ветка, и перед глазами мгновенно обернувшихся мальчишек и девчонок появился вышедший из темноты на свет человек.

– Добрая ночь. Мне передали, что тут можно найти лагерь отряда имени Радия Погодина, – сказал незнакомец как ни в чём не бывало, входя в огненный круг костра. Он был высокий, в безликой одежде путешественника по горным джунглям – серые свободные куртка и штаны с накладными карманами, шарф, широкополая шляпа, прочные сапоги, на поясе – фляжка, поясная сумка, нож, кобура пистолета, за левым плечом – небрежно заброшенный небольшой рюкзак, хорошо уложенный – это было видно с первого взгляда, за правым – полуавтомат 12-го калибра.

– Отряд здесь. – Денис встал, поднялись почти все, настороженно поглядывая на незнакомца. – Кто вы?

Ему незнакомец не казался опасным, скорей – влекуще-загадочным. А своим ощущениям Денис доверял. И не ошибался до сих пор. Он сделал жест рукой, усаживая ребят и девчонок и повторил вопрос:

– Кто вы?

– Я издалека. – Мужчина снял шляпу. Тень ушла с лица; он был ещё молодой, с пристальными глазами и выразительным лицом. – Я должен кое-что передать кое-кому.