— Группа называется не Guess, а Guess Who. И мы являемся поклонниками не столько оригинальной группы шестидесятых и семидесятых годов, сколько ее бывшего вокалиста, особенно его композиций, которые он исполняет соло. — Хлоя принялась напевать композицию «Ты спасла мою душу». — Это из альбома 1981 года. И кстати, он по‑прежнему популярен.

На другом конце линии послышался трагический вздох.

— Вот об этом я и говорю. В самом деле, плохо, что между тобой и Саймоном нет никакого влечения.

Хлоя одернула ворот халата.

— Ч‑что ты имеешь в виду?

— Ну, когда‑то я считала, что ты нравишься Саймону. На самом деле я думала, что мама и папа спятили, когда позволяли ему ночевать в твоей спальне.

— Он был расстроен… и он спал на полу.

— Не важно. Вы оба были подростками, у вас бурлила кровь.

— Ты говоришь как мама.

— Потому что я уже мама. — Она фыркнула. — Мои дети будут оставаться наедине с представителями противоположного пола только после того, как им исполнится по тридцать.

— Повезло твоим детям.

Фрэнни проигнорировала слова своей сестры и, к сожалению, вернулась к обсуждению вопроса, который очень смущал Хлою:

— Итак, о тебе и Саймоне. Когда вы оба учились в университете, я думала, что между вами возникло некое притяжение. Вы обменивались недвусмысленными взглядами, улыбками. Но, — она вздохнула, — ничего не вышло. Неужели ты никогда не воспринимала его как возможного любовника?

— Нет! Никогда. — «Ну, пару раз в юности. И слишком часто в последнее время».

Смех Фрэнни прервал размышления Хлои.

— Кстати, ваши платонические отношения полностью опровергают теорию моего мужа.

Хлоя понимала, что, вероятно, будет сожалеть, но все равно спросила:

— Что за теория?

— Он считает, что мужчина и женщина не могут быть просто друзьями, если только парень не гомосексуалист, а женщина не уродина.

— Саймон не гомосексуалист! — воскликнула Хлоя, яростно защищая друга. Затем, успокоившись, прибавила: — И я не уродина.

— Именно поэтому теория Мэтта никуда не годится.

Пришло время сменить тему. Хлоя заговорила обиженным тоном, решив заставить Фрэнни оправдываться:

— Вы двое говорили обо мне? Спасибо. Как приятно знать, что моя жизнь — пища для разговоров в твоей семье.

— Мы не говорили именно о тебе, — успокоила ее сестра. — Просто мы действительно считаем ваши отношения странными, Хлоя. Ты встречаешься с одними только неудачниками, при этом красавчик Саймон рядом с тобой и вы оба холосты.

«Хлоя, быстро смени тему разговора!»

К сожалению, язык Хлои работал в полной изоляции от мозговых посылов.

— Ты считаешь Саймона красавчиком?

— А ты нет?

— Я… Я… Он поцеловал меня, — выпалила она, потом взяла подушку и прижала ее к лицу.

— О мой бог! Когда это случилось?

— Сегодня. В его кабинете.

— Позволь мне спросить напрямик. Ты пошла к нему на работу, чтобы он приободрил тебя после неудачного экспресс‑загара. Ты была вся такая оранжевая, и он… поцеловал тебя?

— Отвечу кратко: да.

— Опиши ваш поцелуй.

Хлоя отодвинула телефонную трубку в сторону и, снова уткнувшись лицом в подушку, сдавленно прокричала. Для того чтобы описать поцелуй, она должна вспомнить его во всех подробностях.

— Хлоя? Ты здесь?

Она опустила подушку и вернула телефон к уху:

— Это был обычный поцелуй, Фрэнни. Вне сомнения, ты обменивалась такими поцелуями с мужчинами на протяжении многих лет.

Ее сестра не унималась:

— Поцелуй поцелую рознь. Опиши его. Во всех подробностях.

— Он… гм… обошел стол и… Он… хм… меня обнял.

— Где были его руки?

«Не там, где бы мне хотелось», — подумала Хлоя. Мгновение назад ей было холодно, а теперь она отбросила подушку в сторону и стала обмахиваться веером.

— Они были на моих плечах.

— М‑м‑м… Звучит не слишком заманчиво. Какой‑то деловой получается поцелуй.

«Я думаю, что ты была совершенна с самого начала».

Слова Саймона, предшествовавшие их поцелую, снова возникли в мозгу Хлои, отчего у нее чаще забилось сердце.

— Языки участвовали в поцелуе?

— Боже. Мы разговариваем как двенадцатилетние подростки.

— У меня двое детей‑дошкольников и муж, который считает, что предварительные ласки — это дать детям фруктовое мороженое на палочке и запереть дверь нашей спальни. Побалуй меня и ответь на вопрос.

Хлоя получила первый намек на то, что супружеская жизнь ее идеальной сестры не столь совершенна, как она всегда полагала.

— Отлично. Да. Языки принимали участие в поцелуе. Фрэнни, — сказала она нетерпеливо. — Это был настоящий взрослый поцелуй.

— Тебе понравилось?

— Это… это было…

Прежде чем Хлоя успела закончить, в телефонной трубке раздался треск, а затем пронзительный крик ребенка.

— Как, черт побери, тебе удалось залезть на холодильник? — воскликнула Фрэнни, затем обратилась к Хлое: — Я должна идти. Я перезвоню тебе, когда Мэтт вернется домой. Я хочу узнать обо всем!

Она повесила трубку до того, как Хлое удалось с ней попрощаться.

Около шести вечера в дверь Хлои позвонили. Посмотрев в глазок, она увидела только цветы. Ее сердце внезапно екнуло, у нее засосало под ложечкой. Открыв дверь, она обнаружила курьера с букетом.

Глаза молодого человека расширились от удивления, он еще раз взглянул на квитанцию. Хлоя понимала, почему он так реагирует.

— Э‑э‑э… Хлоя Макдэниелс?

— Это я.

— Это вам. — Он почти швырнул букет ей в руки и попятился. — Надеюсь, в ближайшее время вы будете чувствовать себя лучше.

«По крайней мере, он не сказал: „Чтобы земля была мне пухом“», — подумала Хлоя, закрывая дверь.

Розы были белыми, и ароматными, и великолепно‑пышными. К цветам прилагалась открытка, в которой было написано всего два слова: «Прости меня».

Хотя открытка была без подписи, Хлоя знала, кто прислал ей цветы.

«Прости меня».

Конечно, Хлоя простила Саймона. Она просто хотела узнать, за что он просит прощения. Она просто не знала, что ему сказать, поэтому не позвонила ему вечером.

На следующий день Хлоя находилась на работе, когда ей доставили второй букет. Снова белые розы и открытка с просьбой о прощении. Она больше не могла игнорировать Саймона, поэтому взяла в руки телефон и набрала его рабочий номер. Секретарша сразу же перевела звонок на Саймона.