Вещи казненного, сложенные аккуратной стопочкой, лежали на земле рядом с гамаком. Брендрил весь день потратил на то, чтобы отстирать пятна крови и залатать дырки от ножа, потому что был крайне добросовестным. Сверху, в кожаном мешочке, он сложил серьгу покойного, мех с водой и искусственный зуб, оплавившийся на костре и превратившийся в блестящую каплю металла. Все это он намеревался завтра же отнести губернатору. Плату Брендрил брал пеплом и решительно не принимал более ничего ценного, но и не позволял добру пропасть по недосмотру.

Ночь выдалась туманная, дымная и душная. Его разум пребывал в покое. Над пепелищем вился дымок, ритмичный скрежет пестика о ступку напоминал пение сверчка. Брендрил больше не воспринимал едкий запах желтого пенистого бульона в покрасочных чанах и мульчи из индигоноски, сохнущей на подстилке из пальмовых листьев, или тошнотворной вони растопленного жира. Он больше не чувствовал, как из него пьют кровь клещи под одеждой, которую он никогда не снимал. Он полуприкрыл глаза, напоминающие маленькие серпы лун на синем, как полуночное небо, лице.

Брендрил распахнул их, когда за границей прогалины раздался громкий звон, перебудивший джунгли. Сразу с нескольких сторон донесся шорох – кто-то убегал через подлесок. Должно быть, дикие индейки – их напугали, пока они клевали зерна. Но больше всего шуму наделало животное-человек, смелости которому достало лишь на то, чтобы ударить в колотушку.

Скользнув с гамака, пеплоход босиком, не издавая не единого звука, углубился в джунгли. Он не чувствовал одежд; он представлял, что носит души, сшитые по лоскутам друг с другом – в краску для каждого предмета он подмешал прах какого-нибудь сожженного преступника. Он осязал, как головной платок благословляет зрение; потеки индиго на лбу и веках учили, как видеть в темноте. Брендрил даже не замечал зарослей шиповника, ведь облака однажды сложились так, что он прочел в них: платок притупит боль от любых порезов и уколов.

Расколотая пополам бочка на дереве служила колотушкой, берцовая кость – ее языком. Рядом вторая половина бочки выполняла функцию лотка и предназначалась для писем, просьб и даров. Сегодня там лежал небольшой свиток в кожаном чехле. Пеплоход прочел его, осторожно удерживая лист за уголки, чтобы не замарать краской, покрывающей каждый дюйм его кожи.

Он ждал ее – лицензию на поимку убийц инспектора Скейна и миледи Пейдж. Похоже, они скрылись в лабиринте подземных пещер. В самом низу пеплоход нашел имена добычи и испытал проблеск того, что иной на его месте назвал бы возбуждением.

Скиталица. Кто знает, какие силы дарует Скиталец, если его прах смешать с краской?

Брендрил вернулся в хижину и быстро оделся для охоты. В бумаге, которую ему прислали, говорилось, что хитроплеты на пляже пытались скрыться в изрывших холмы пещерах. Скиталица наверняка попытается спрятаться там же, однако в этот лабиринт имелось несколько входов, и самый крупный располагался рядом.

Вскоре Брендрил уже уверенно шагал через ночную мглу, направляясь к шахте возле Погожего.

* * *

На подступах к пещере у Погожего земля пошла под уклон, а деревья выросли, словно намереваясь скрыть предательский обрыв. Вход напоминал широкую воронку с отвесными стенками, футов тридцать глубиной. Хатин пошла не к ней, а к пещере поменьше, которая скрывалась в зарослях огромных папоротников, и знали о ней лишь хитроплеты. Хатин вошла и утянула за собой в пахнущую землей тьму Арилоу. Они заскользили вниз по отвесной стенке, едва не срываясь, втиснулись в узкую трещину и вот они уже в Пещере Зубов.

В первый же миг Хатин увидела, что их никто не ждет. В следующий она поняла почему, и кровь застыла у нее в жилах.

Огромные свисающие зубы грота повышибали из корней и раскололи, а куски с нечеловеческим тщанием сложили в кучу в черном озерце, ведущем на Тропу Гонгов. Вход в подводный тоннель оказался завален.

– Нет!

Забыв о скрытности, Хатин шатко вошла в воду. Оскальзываясь и царапаясь об осколки, побрела вброд. Дрожащими и леденеющими руками она подхватывала один неровный камень за другим и выбрасывала на сушу. Она, конечно, знала, что сельчане всегда пускают вперед разведчика – проверить, свободен ли путь, но в голову настырно лезли мысли о том, как в поющей тьме подводного тоннеля семья и соседи попали в ловушку…

– Арилоу! Прошу тебя, помоги, помоги мне… прошу тебя, хотя бы в этот раз!

Многие камни оказались чересчур велики и тяжелы, и убрать их Хатин, даже наделенная силой отчаяния, в одиночку бы не смогла. Перед нападением на пляж тут наверняка потрудилось несколько человек – чтобы уж точно перекрыть Тропу с этого конца.

– Арилоу! Одна я не справлюсь!

Она нырнула с головой и попыталась сдвинуть огромный камень в форме коренного зуба, убрать его от скрытого прохода. А когда обхватывала его руками, что-то коснулось ее запястья.

Забыв о камне, Хатин потянулась вслед за ускользающим предметом, а ухватившись за него, поразилась: это была ледяная рука. Мгновение казалось, что там живой человек, однако кожа была слишком холодна, а на запястье не бился живчик. Хатин отпрянула и зацепилась пальцами за мягкое колечко браслета. В глаза, нос и рот хлынула вода, и Хатин поспешила вынырнуть. Задыхаясь и истекая ручьями, она смотрела на браслет из акульих зубов, который, дернувшись, сорвала с холодного запястья.

Сельчанам оказалось некогда посылать на Тропу Гонгов разведчика. Нападая, горожане знали о пещере Хвост Скорпиона, а сельчане, подгоняемые звуками погони, были вынуждены нырять в воду и надеяться на милость горы. И вот та, что плыла первой, захлебнулась, отчаянно сражаясь с каменным препятствием, а прочие невольно загородили ей путь к отступлению – поняли только, что ей не удалось выбраться в грот, а сами уже не успели вернуться, воздух в легких умер…

Браслет принадлежал Уиш. Вперед на Тропу всегда посылали лучшую ныряльщицу, а Уиш была второй после Эйвен. Значит, Эйвен до пещеры не добралась.

Хатин кое-как выбралась из воды; от прикосновения воздуха свежие порезы и царапины обдало холодом. Арилоу сидела, привалившись спиной к стенке грота с безмятежностью слепого провидца. Она чуть запрокинула голову, и капельки росы с потолка падали ей прямо на прекрасные обмякшие губы. Зрелище это, более всего остального, выдержать Хатин не смогла.

– Надо было дать тебе умереть от погремушки мертвых! – Хор пещерных голосов вторил ей. – Надо было дать Уиш утопить тебя! Тогда ничего этого не случилось бы! Все, все это из-за тебя!

В руке Хатин сжимала белый острый кусок камня размером с ладонь. Ее телом овладела невиданная ярость. Арилоу чуть повела головой, как будто даже не увидела, но ощутила упавшую на нее тень, издала какой-то неуклюжий звук и возобновила жалкие попытки напиться каплями росы, ловя их пересохшими губами.

Хатин запустила камнем в противоположную стену, и тот раскололся на части. Теперь, когда она осталась безоружна, гнев оставил ее. Хатин, дрожа и пошатываясь, опустилась на колени и, зачерпнув ладонями воды из озерца, поднесла Арилоу. Она просто не могла иначе.