По рекомендации Мишеля мы заказываем закуску ассорти и бутылку «Фраскати». После его ухода к нашему столику начинается настоящее паломничество официантов. На пятом – подростке с уже второй корзинкой хлеба – я понимаю, что это неспроста. Чувствую себя звездой парада уродцев.

– Сколько раз ты приходил сюда с Эл?

Росс перестает делать вид, будто ничего не замечает, и смущенно потирает лицо.

– Прости, Кэт. Я не ожидал, что получится настолько неловко. Мне очень, очень жаль! Хочешь уйти?

– Нет. Все нормально. – Я злюсь на идиотскую ситуацию, он-то ни при чем… Ох уж эта Эл! История с Мышкой не просто бесит, она выглядит как издевка. На самом деле, Мышка – моя подруга, а не ее. Мышка для кошки, для Кэт. Ее придумала я, чтобы у меня всегда была своя компания, свой друг, готовый выслушать и посочувствовать. И вот теперь Эл решила присвоить даже ее! Так какого черта нам с Россом чувствовать себя виноватыми? Мы-то не сделали ничего плохого!

Закуски приносит официантка, которая изо всех сил старается не глазеть на нас и в результате чуть не роняет тарелку Росса ему на колени. Мне становится смешно, Росс заметно напрягается. Когда девушка уходит, он накидывается на еду с таким видом, словно это его последняя трапеза. Как же мне хочется, чтобы он расслабился! Если б я могла забрать хотя бы частичку его тревог, стресса и боли, взамен отдав свою злость… Впрочем, Росс к моим доводам прислушиваться не желает, поэтому я пытаюсь отвлечь его непринужденной беседой.

– Помнишь Роузмаунт?

Он замирает, не донеся вилку до рта.

– Тюрьму Маршалси?

– Там было не так уж плохо!

– Плохо, если верить Эл.

– Эл склонна к преувеличениям. – Вино помогает немного успокоить нервы и даже бодрит. – Помнишь Шоушенк в Зеркальной стране? Вот где было плохо!

– Конечно, помню. – Росс смотрит на меня слишком пристально. – А ты помнишь?

– Еще бы.

Эл строила из себя Энди Дюфрейна и командовала мне: спрячься там, шпионь здесь, стой на стреме тут… Вспоминаю посыпанный гравием старый двор – единственную часть Зеркальной страны, находившуюся снаружи. Прогулочный плац, по которому Эл заставляла меня маршировать кругами, часами. Иногда под дождем, иногда до самой темноты. Мы пинали серебристо-серые камешки, хрустевшие под тюремными ботинками, и пыль оседала на наших тюремных робах – старых дедушкиных пиджаках и рыбацких комбинезонах, волочившихся по земле.

Внутри Шоушенка Росс всегда был надзирателем или охранником Блока номер пять, устроенного наверху стопки старых деревянных ящиков, прежде служивших тротуаром в Бумтауне. Он бросал на нас суровые властные взгляды и угрожал запереть в камере навсегда. В то время мы стремительно входили в подростковый возраст, и Шоушенк, полагаю, стал последним тяжким вздохом Зеркальной страны.

– Роузмаунт я помню, хотя и смутно, – говорит Росс и доливает вина. – Вы с Эл провели там лет шесть, когда я встретил вас снова.

Поразительно, как хорошо мне запомнился тот день! Его цвета, запахи. Холодная весна, резкая вонь угольной гари, цветущие бело-розовые сады. Я подпирала колонну Шотландской национальной галереи, скучая в ожидании Эл. Она могла провести в художественной галерее весь день, от открытия до закрытия. Тогда мы уже почти не разговаривали, но я все еще не теряла надежды.

Я увидела Росса на другой стороне Принцесс-стрит – он выходил с сумками из универмага. Даже сейчас сложно передать, что я почувствовала, встретив его снова. К две тысячи четвертому году перспектива покинуть Роузмаунт больше не казалась возможностью – она стала пугающей неотвратимостью. Воспитатели постоянно твердили о возрасте, словно нам было лет по сто пятьдесят, а не ближе к восемнадцати. Еще они рассказывали о наших перспективах – достаточно для того, чтобы мы поняли: двум сиротам мало что светит в будущем. Росс составлял огромную часть нашей первой жизни, давно покинутой и оставленной мертвым. Поэтому, когда я увидела его повзрослевшим и в то же время прежним, первый порыв – радость и предвкушение встречи – сменился во мне чувством утраты и тревогой.

Я не пошевелилась, он заметил меня сам. Сердце трепетало, живот скрутило. Росс бросился ко мне бегом и остановился футах в шести – дыхание вырывается облачком пара, улыбка широкая и радостная.

«Кэт!»

«Привет, Росс!»

Слезы на глаза навернулись сначала у Росса, потом у меня, хотя я не помню, кто из нас заговорил первым. Минуту назад его не было в моей жизни, и вдруг он обнимает меня и прижимает к груди.

«Куда ты пропала? У тебя все хорошо? – Кончик носа у него покраснел, глаза ярко блестели. – Я пытался тебя найти. Искал вас обеих, но…»

«Мне очень жаль, что так вышло».

Дело в том, что мы с Эл прекрасно знали, где он, однако, по условиям сделки, заключенной в заливе Грантон, все, что относилось к нашей первой жизни, должно было остаться в прошлом, как бы сильно мы по нему ни скучали.

Росс снова улыбнулся.

«Неважно! Главное, я тебя нашел!»

И тогда уже я бросилась к нему в объятия. Мне очень захотелось обнять Росса за шею, провести ладонями по широким плечам, прижаться к непривычно, по-взрослому колючей щеке. Я больше не хотела, чтобы Эл вышла из галереи. Я знала, что она все испортит. Увы, тут она и появилась.

Росс сразу отпрянул.

«Эл?»

Если это и был вопрос, сестра на него не ответила. Я боялась, что Росс бросится к ней, обнимет, поцелует. И тогда все вернется на круги своя, мы снова станем играть привычные роли, и эти двое забудут о моем существовании.

Однако этого не случилось. Когда Росс шагнул вперед, Эл отшатнулась, и он замер.

«Эл?»

«Зачем пришел?»

«Я… я просто заметил Кэт и…» – Росс судорожно сглотнул, глядя на нее с обидой и замешательством.

Эл ужасно рассердилась. Конечно, я была не права, но тут же закусила удила, потому что плевать хотела на ее распоряжения. Мы с ней – равные, и мы – разные люди, а не один человек. Сестра мне не начальник!

Все трое стояли и не знали, что сказать. Наконец Эл смягчилась настолько, что поцеловала Росса в щеку.

«Извини, нам пора».

«Куда вы?» – Росс посмотрел сначала на меня, потом на нее.

«В интернат Роузмаунт, – ответила я, игнорируя яростный взгляд Эл. – Это в Гринсайде. Можешь нас как-нибудь навестить».

«Пошли, – поторопила Эл, беря меня за локоть, и потащила по ступенькам. – Нам пора!»

«Не обращай внимания! – воскликнула я, ликуя и в то же время стыдясь. – Она ведет себя так со всеми!»

Эл молчала почти всю дорогу и повернулась ко мне лишь на полпути к дому, уже сидя в автобусе. Лицо у нее было красное и разгневанное.

«Мы же договорились! Это наша новая жизнь, и нам в ней никто не нужен!»