– Что дало вскрытие Шварца? – спросила она.

Серхио Ариаса снова назначили выполнять эту работу, входившую в обязанности судебных медиков.

– Подтвердило, что Шварц захлебнулся собственной кровью и что он умер от обильного кровотечения, – сказал он. – Я тебе уже звонил. Есть еще кое-что новенькое относительно того, чем занимался Серхио в последние часы перед смертью.

Лусия напряглась.

– По словам Кармен (Кармен была их коллегой по ЦОП), ему позвонили из отдела, и он уехал. Мы просмотрели все последние его вызовы. Самый последний был сделан с неизвестного номера. Кармен расслышала, как он сказал: «Кто вы?», а потом: «Диктуйте адрес». Ей он объяснил, что некто сообщил ему сведения о прошлогоднем двойном убийстве. Вероятно, этот «некто» предоставил ему достаточно доказательных деталей и убедил его приехать.

– О каком двойном убийстве шла речь? – спросила Лусия, включив аварийную сигнализацию, хотя уже загорелся зеленый и сзади ей неистово гудели, чтобы двигалась дальше.

– Об английской супружеской паре, которая отдыхала на Коста-дель-Соль, – ответил Ариас.

О господи!

– Что еще сообщила Кармен?

– Что этот тип назначил ему встречу где-то на северо-западе Мадрида, неподалеку от Эскориала, на холмах Санта-Мария-де-ла-Аламеда. Там его потом и нашли.

Лусия похолодела. Значит, Серхио заманили в ловушку, и его смерть напрямую связана с двойными убийствами. Она тихонько выругалась. Все это надо рассказать Борхесу, но сначала ей хотелось перебрать все досье.

Она вспомнила, как белобрысый артикулировал букву за буквой, глядя в камеру слежения: Л-У-С-И-Я. Откуда он ее знал? Кто ему о ней рассказывал?

И самое главное, почему перед смертью он посчитал таким важным обратиться к ней?

– Увидимся завтра на похоронах, – сказала она.

* * *

19:58. На террасах центральной площади Саламанки, несмотря на холод, было черно от собравшихся группками студентов и туристов. Закутавшись в теплое пальто, Саломон Борхес сидел в самой гуще народа, согревался чашечкой карахильо – обжигающе горячего кофе с бренди, сахаром и корицей – и с удовольствием оглядывал ярко освещенную площадь, которая напоминала театральную декорацию. Самая красивая площадь в Испании, с арками, колоннами и медальонами с лицами Диаса де Вивара, известного под именем Сид, королевской четы Изабеллы и Фердинанда, Карла Пятого, Эрнана Кортеса и Франческо Писарро – иными словами, завоевателей, убийц и колонизаторов… Цивилизация, выстроенная из трупов, как из кирпичей, вместо цемента скрепленных кровью. Как и все цивилизации, начиная с самых древних веков, подумал Саломон. А что, разве арабская или оттоманская цивилизации веками не подпитывались на невольничьих рынках? И разве их важнейшей заботой не было перебить как можно больше соседей? Неужели японцы в Нанкине или вооруженные отряды Второй конголезской войны были менее жестоки, чем западные захватчики, которые прибегали к массовым насилиям и пыткам? И неужели те же западные захватчики не устраивали друг другу кровавую бойню? Стратегия, состоящая в том, чтобы свалить все свои ошибки на врагов, чтобы оправдать собственные преступления, стара как мир.

Саломон допил свой карахильо и встал.

Он покинул площадь через одни из ворот, выходящих на улицу Замора, и медленно пошел по ней, наслаждаясь звуком своих шагов. Вернувшись домой, в свою квартиру на последнем этаже «Дания Палас», он снял пальто и теплый шарф, сбросил ботинки, влез в шлепанцы и отправился в гостиную поставить на проигрыватель пластинку «Ринальдо» Георга Фридриха Генделя. Зазвучала большая ария «Кара Споза», написанная для кастрата. Саломон подошел к фотографии в рамочке, стоявшей на буфете. А музыка парила в воздухе. Сначала струнные. Потом голос. От пианиссимо до фортиссимо. Разве существует музыка, более цивилизованная, чем эта? Более сложная, более тонкая?

– Знаешь, Бегонья, я сегодня встретил одного человека, – сказал Саломон. – Женщину. Ее зовут Лусия. Она бы тебе понравилась. Знает свое дело. Серьезна. Никакой фривольности. Тебе всегда нравились такие люди. О, не переживай: она гораздо моложе меня, и не думаю, что я в ее вкусе. – Он тихонько рассмеялся. – Я испытываю к ней скорее отцовские чувства, ты же меня знаешь. Она могла бы быть нашей дочерью… И потом, есть в ней какая-то тайна: она гораздо слабее, чем кажется. Нам предстоит работать вместе. И это будет интересно…

Сцепив руки за спиной, Саломон вышел из гостиной и пошел вдоль темного коридора, где со стен на него смотрели портреты Бегоньи, словно это был мавзолей, а не дом, где он жил. В темноте Борхес чувствовал себя спокойно: он уже давно ее не боялся.

* * *

Наутро его разбудил громкий телефонный звонок. Он взглянул на экран – 6:30.

– Здравствуйте, Саломон, – раздался в трубке голос лейтенанта Герреро. – Что вы делаете завтра?

– Завтра? – удивленно переспросил он. – Завтра суббота… Я собирался прогуляться в горы, по Сьерра-Франсия.

– Вам будет очень неприятно отменить прогулку?

– Отменить? – снова переспросил Саломон, как следует не проснувшись, и вдруг понял, что, наверное, по телефону производит впечатление старикашки, до которого все медленно доходит.

– Я получила досье и просидела над ними всю ночь. Думаю, мы начнем с того, что посетим те места, где произошли двойные убийства, – сказала в трубку Лусия.

Профессор вдруг сразу проснулся, резко выпрямился и сел в изголовье кровати. В голосе собеседницы он уловил напряжение сжатой пружины.

– Мы начнем?

– Ну да, вы и я.

– Для Гражданской гвардии это довольно необычная метода, а? – заметил Саломон.

– А мы не обязаны им все говорить…

Он задумался, приятно удивленный заговорщицким тоном, который она выбрала.

– Но тем, что касается гибели… моего коллеги, – продолжила Лусия, – вы не занимаетесь. Ни вы, ни ваша группа.

– Когда выезжаем? – спросил он.

– Я пришлю вам мой адрес. Завтра в половине одиннадцатого непременно буду ждать вас возле моего дома. Хорошего дня, профессор.

24

Утро субботы

В одиннадцать часов они выехали из Мадрида в северо-восточном направлении к Арагону и предгорьям Пиренеев.

Накануне Лусия была на похоронах Серхио в кафедральном соборе Вооруженных сил, известном также под названием церковь Тела Господня, в Мадриде, на улице Сакраменто, 11. В церкви было очень холодно. Стояло хмурое ноябрьское утро, из тех, когда небо все в облаках, и настроение ему под стать, такое же серое. На церемонии присутствовали министр внутренних дел, начальник главного управления Гражданской гвардии полковник Пилар Молина Маркос, генералы, генерал-лейтенанты, офицеры, простые люди, друзья, близкие, коллеги. Лусия заранее приготовилась, отгородилась от всех. Равнодушно выслушала нудную проповедь епископа, официальные речи и слова вдовы. Все говорили о Серхио так, как и положено говорить в день траура. Ему посмертно вручили пустую погремушку: крест Ордена за заслуги перед Гражданской гвардией. Все было хорошо, она держала удар. Ей было