Каренин пригрозил, что если она не прекратит блудить с посторонним самцом, тогда он совершит символический социальный акт и перестанет считаться ее брачным партнером. Это изрядно убавит у Анны социальных бонусов, а, кроме того, ей запретят получать удовольствие от тактильного и информационного контакта с детенышем. Это был сильный удар! Как всякая рожалая самка Анна не могла без катастрофических психосоматических последствий вынести длительного перерыва в контактах с детенышем, поэтому ее эмоциональная сфера скатилась в полный даун.

Именно в этом состоянии угнетенного чувствилища и оставил Каренин свою самку. Огорченная донельзя Анна упала на ночную станину и стала лежать…

– Ты меня любишь?

– Конечно, Соня! – Родион, который только что произвел впрыск белковой суспензии в организм самки, отвалился на другую сторону неширокой ночной станины, открыл ротовую полость и некоторое время держал ее в таком состоянии. Его присоска максимально растянулась, обнажив белые торчащие кости.

– Ты зеваешь!.. Ты зеваешь, свинья такая!

– Соня! Соня! Успокойся, ради бога. Я целую ночь не спал.

– Я тоже. Но у меня и в мыслях нет такого, чтобы зевать в такой момент!

– То, что у разных людей разные мысли – это естественно. Не могут же все думать одинаково…

– Ты не любишь меня! Ты не любишь меня ни на вот столько!

– Ой, вот только не надо… Что за чушь ты несешь? Ты спросила, я ответил: люблю. Теперь дай поспать.

– Бесчувственный чурбан!

– Если бы!.. Если бы я ничего не чувствовал! А то ведь чувствую, что спать хочу ужасно. И чувствую, что уже не придется. Пора в университет идти, лекции скоро.

Родион придал своему телу вертикальное положение и, проворно орудуя всеми четырьмя конечностями, начал облачаться в искусственную шкуру. Шкура его была не очень чиста и не очень нова. Он знал это, но не имел в достаточном количестве универсальных единиц ценности для приобретения новых деталей шкуры. Тканые материалы стоили дорого, а он практически всё тратил на пищевую протоплазму, оплату жилища и мелкие дары для своей самки, которая, надо признать, обходилась ему весьма недорого, потому что сама работала. Самка Соня работала самкой, то есть предоставляла свое тело самцам Петербурга для осуществления коитальной активности в обмен на универсальные единицы эквивалента ценности.

Данная деятельность была необходима социальному организму цивилизации, хотя и считалась не самой почетной работой в обществе. Из-за этого самка Соня немного переживала, иными словами ее психика была в угнетенном состоянии, что не соответствовало уровню физического здоровья ее молодого и еще крепкого организма, каковой мог бы дарить своей обладательнице радость, удовольствие. Однако не дарил: социальные предрассудки угнетали психику самки Сони, не давая ей вовсю разгуляться.

Родион понимал это. Он также понимал, что рискует: рано или поздно специфические маленькие существа, разрушающие организмы его соплеменников, могли из-за сверхвысокой частотности коитальных контактов Сони перелезть от зараженных особей сначала в ее туловище, а уже оттуда перекочевать в его отличный организм, умеющий прекрасно кидать ножи, слушать умные лекции и мечтать о мировой справедливости. Родион знал, что избавить организм от разрушающего воздействия маленьких существ он не сможет, но и прекратить скрещиваться с Соней из санитарных соображений тоже не мог: инстинкт размножения был сильнее его, и каждый раз в обмен на некоторые физические усилия, каковые Родиону приходилось тратить для коитуса, инстинкт радовал Родиона таким набором наркотических веществ, отказаться от которых он был не в силах. Каждый раз после очередной случки Родион давал себе зарок завязать, пока не поздно, но каждый раз приступал к случке вновь.

Облачившись в первый слой искусственной шкуры, Родион начал надевать второй, в это время его самка послала запрос:

– А зачем тебе эта штука нужна была, которую ты просил пришить?

– Какая?.. А, эта… Сейчас это модно. Все так носят.

Самка Соня сморщила свой небольшой набалдашник воздуховода так, будто клетки его эпителия дали в мозг сигнал о неприятном запахе. Однако Родион понял, что дело не в присутствии в воздухе тревожащих веществ, просто самка таким образом выказывает самцу свое неудовольствие ложной информацией, которую он ей выдал. Самцы и самки часто выдавали друг другу заведомо ложную информацию, но не для того, чтобы ввести в заблуждение с целью извлечения выгоды, а только и исключительно для того, чтобы вместе испытать положительные эмоции. Дело в том, что нарочитое и явное несоответствие каких-либо действий или слов общеизвестной обстановке, вызывало в мозгу воспринимающих особей положительную эмоциональную реакцию. Но не в данном случае.

– Глупая шутка, – с частотными характеристиками, выдающими ее недовольство промодулировала молодая самка.

– Ну ладно, ладно, не дуйся. Ты же знаешь мое увлечение. Вот для чего эта петелька, – Родион взял стоящий в углу топор и просунул топорище в пришитую Соней петлю на подкладке внешней шкуры. После чего он запахнул внешнюю шкуру, и увидел, что под тяжестью топора она перекосилась. – Ах, черт! Как же я… Нужна еще одну такую же пришить для равновесия с другой стороны.

– Ты так и будешь по городу ходить с двумя топорами, как последний идиот?

– Вообще-то надо бы и сзади, со спины пришить к подкладке пальто такую же петлю. Понимаешь, я, спору нет, кидаю изрядно, но все равно возможны разные случайности, особенно при волнении. И особенно если цель движется. Поэтому всегда лучше иметь в запасе дополнительный шанс. Это мне только что в голову пришло.

– Какая цель? Ты что, собираешься в цирке подрабатывать?

– Почему бы и нет, кстати? Надо предложить. Или нам не нужны деньги?

– Когда ты выучишься и получишь хорошую должность…

– Это еще когда будет! А деньги нам нужны сейчас. Ладно… – Родион вытащил топор. – Вечером пришьешь еще петлю. А я пока пойду.

– Сколько же у тебя топоров?

– У меня дома восемь топоров разной развесовки и степени ухватистости! – Родион не уточнил, что все эти топоры были украдены им из разных дворницких Санкт-Петербурга. – Ладно, я пошел.

– Иди, а я пока посплю. Прикрой дверь, – Соня откинулась на станину и закрыла глаза. Она любила терять сознание, потому что во время периодических непроизвольных галлюцинаций, порождаемых в это время ее мозгом, самке часто казалось, что она летает. Это ей нравилось, поскольку сопровождалось выбросом веществ, приводящих в легкой эйфории. Подобные видения были эволюционным отголоском тех древнейших эпох, когда ее предки еще восторженно скакали по деревьям с ветки на ветку. Точнее, даже не скакали, как это делают мелкие грызуны, а осуществляли брахиацию – маятниковое раскачивание. Держась одной лапой или хвостом за ветку, далекие предки Сони перемахивали с дерева на дерево, меняя лапы и испытывая на мгновения восхитительное чувство невесомости.