покрытые первородным пухом щёчки с пикантными ямочками, украшающими улыбку; густые брови вразлёт, кокетливо изогнутые ресницы, просвечивающие насквозь крохотные ушки, кукольные, с аккуратными ноготками музыкальные пальчики. Эти и прочие интимного характера наживки анонимно сигналят о скрытой сексуальности, потому неизменно действовали на Максима безотказно, блокируя функции основного мозга, чтобы усилить давление в резервном хранилище жизненной энергии, ответственном за возбуждение и влечение.

Только не теперь. Не правда ли странно, почему так вдруг? Должна же быть причина!

Вероника задумчиво прикусывала губки, смакуя слабоалкогольный напиток за стойкой бара с приглушённым светом под акустические вибрации мелодичного вокала. Мысли заняты созданием конструктивного диалога с мужем и отвлекающими от этого процесса приятными и не очень ассоциациями.

Чем-то наверняка его можно пронять или успокоить. Молчать нельзя, даже опасно. Можно накрутить себя, озадачить его, в итоге отдалиться на недоступное для доверительных отношений расстояние. Как выяснить в чём причина отчуждения, как преодолеть необъяснимый, безосновательный кризис отношений?

В памяти невольно всплывали памятные моменты, когда избыток счастья казался бесконечным. Первый поцелуй и признание в любви само собой были эталоном, вершиной отношений, но было и другое. С особой теплотой Вероника вспоминала, как, распаляя друг друга, кидались с Максимом подушками, прежде чем забраться под одеяло, как часами отмокали в остывающей ванной, как задирали друг друга, жаря голышом яичницу, как на глазах у всех в прозрачной морской воде исполняли откровенно бесстыдный танец любви, делая вид, что обнимаются.

— Можно тебя угостить, — резко, слишком фамильярно спросил новый посетитель, одетый небрежно, но модно, — не люблю скучать в одиночестве.

Отвечать грубо не было желания, знакомиться, создавать позитивное или гнетущее впечатление — тем более. Вероника указала наглецу на стакан с напитком, продемонстрировала окольцованный палец и выставила психологическую защиту в виде жеста, означающего одновременно отрицание и равнодушие, но пытливый взгляд на его интригующем облике задержала несколько дольше, чем требовалось для бесстрастного оценочного суждения.

Атлетическая фигура, ухоженные пальцы, властные жесты, привлекательная небритость, волевые, со скульптурной пластикой черты лица. Взгляд. Он умудрялся улыбаться и одновременно выражать восхищение одними глазами, оставляя неподвижной мимику.

— Зря. Я же вижу — тебе грустно, даже хуже: ищешь выход, сканируешь варианты реабилитации, но тщетно. В базе данных собственного интеллекта аналогов нет. Логике и рассудку не на что опереться. Поведение любимого иррационально, непостижимо. Могу предположить — он ведёт себя непредсказуемо, необъяснимо, на контакт идти отказывается. Понимаю. У кого угодно снесёт крышу, когда теряешь контроль над ситуацией. Первое, что приходит в голову — наличие соперницы. Но нет, от таких женщин не гуляют. В тебе есть чертовщинка, изюминка. Это важно.

— Оставьте меня в покое. В услугах экстрасенса, тем более психолога не нуждаюсь. У меня всё замечательно. Погода преподносит сюрпризы, только и всего. К тому же устала. От вас тоже.

— В последнее верю. Честное слово верю. Плохое настроение высасывает энергию. Идём со мной. Есть идея.

— Чего, куда?

— Ко мне, чудачка. Буду тебя лечить. Для начала хочу написать твой портрет. Зеркала врут, живопись никогда. Возможно разгадка меланхолии в тебе самой. Увидеть её может лишь посторонний. Будешь позировать. Пять-шесть сеансов по два часа. Оригинальный холст тебе, копия моя. Ну же! Жду в автомобиле у входа. Моргну фарами. Игорь, Игорь Сумароков. Ты необычная. И очень привлекательная. Уныние тебе не к лицу. Жизнь прекрасна.

Объяснить себе, почему безропотно подчинилась, зачем поспешила на выход, села в салон автомобиля хамоватого незнакомца, Вероника Витальевна не могла. Что-то неведомое, властное заставило поступиться наработанными принципами, игнорировать осторожность и интуицию. Возможно виной тому любопытство. Нет необходимости выдумывать очередную пикантную историю, заглядывать за шторы, чтобы вновь обрести равновесие. Этот самоуверенный мужчина вселял странного характера оптимизм, словно взрослый, который всё умеет и на всё знает ответ.

Сумароков не соблазнял, не очаровывал, не возбуждал, даже понравиться не стремился. Идём со мной. Что значит, идём! Почему, зачем? Может в коктейль что-то стимулирующее чувственность и азарт подсыпали, с барменом заранее сговорились? Откуда взялась эта невероятная эйфория, восхитительный лихорадочный трепет, предвкушение чего-то удивительного, если не сказать волшебного, интригующая вовлечённость в чужой, абсолютно непонятный, возможно бессовестно дерзкий или невероятно опасный замысел?

— Приехали, фея. Здесь моя скромная обитель. Вон там, на самом верху, под крышей, с которой открывается вид на фантастически увлекательный городской пейзаж. Созерцанием панорамы будем наслаждаться потом, не сегодня. Сначала необходимо выяснить причину дефицита внимания к твоей обаятельной персоне супруга, который создаёт проблемы общения, определить эскиз темперамента, особенностей характера, чтобы понять, как ты докатилась до жизни такой.

Вероника зачарованно наблюдала за плавными движениями незнакомца, за его удивительно подвижной мимикой. Голос Игоря невольно будил чувственность. Он что-то заумное пояснял, она не воспринимала непосредственно речь, только интонации и энергетику фраз.

Веронику влекли детали иного свойства. Это было наваждение, одержимость, морок. Её интересовал не типаж, не облик, но впечатление в целом, необъяснимый локальный магнетизм. Женщина представляла, как Игорь бесцеремонно срывает с неё покровы, как грубо бросает на постель, нагло обследует то, что до сих пор кроме Максима никому не было доступно, как мощно входит в вязкое жерло священного узилища. Удивительным было то, что возникающие в воспалённом непонятно чем мозгу галлюцинации пикантных непристойностей вызывали выразительный чувственный отклик во всём теле, даже восторг, предвестник восхитительного наслаждения. Это состояние было так неожиданно, так ново.

— Стоп, какие глупости, — предприняла женщина робкую попытку оградить себя от похотливых фантазий, однако безропотно загрузилась в лифт, мечтая, чтобы мужчина немедленно сотворил с ней что-нибудь этакое, о чём даже думать неприлично, — что я делаю, глупая!

Игорь уверенно нажал кнопку этажа, развернулся, медленно притянул Веронику к себе. Она опять подчинилась. Мало того, прикрыла глаза, покорно запрокинула голову, выгнулась навстречу требовательным губам, ожидая вполне определённых действий, и не ошиблась.

Ладони Игоря сомкнулись на чувствительных лопатках, губы коснулись ложбинки на оголённом плече. Щека Вероники почувствовала жёсткую щетину, но от терпкого запаха (аромат мужского тела моментально включил на полную мощность эротическое воображение) её до кончиков пальцев на ногах пронзила сладкая дрожь, исключающая малейшую возможность сопротивления. Возможно, сказалось вынужденное воздержание весь последний месяц. Или было что-то ещё, более требовательное, более сильное?

Вероника плавилась, распадалась на молекулы в ловких сильных руках, не ведающих стыда и запретов. Страстные поцелуи, настойчивое вторжение пальцев в особую интимную зону, обжигающие прикосновения к чему-то до сумасшествия чувствительному, что стало для неё откровением, отчего по телу прокатились невыносимо приятные пульсирующие импульсы, несмотря на то, что до этого момента женщине невозможно было отказать в трезвости мышления и непоколебимой супружеской верности.

Прежде чем опуститься на дно