железнодорожным мостом под дождем целый час и имел восхитительную возможность проехать с ним от вокзала до клуба в одном вагоне с мистером Боудоном [партнером Пирпонта] и мистером Депью [в то время президентом New York Central]. Поскольку он не прислал мне ни одной Вашей телеграммы, ничего не сказал о планах Рейнсфорда и даже о том, точно ли он сам отплывает в среду, визит оказался несколько неудовлетворительным. Конечно, есть некоторые недостатки в принадлежности к занятому человеку, каким бы прекрасным он ни был, как я полагаю, Вы иногда убеждались.

Наиболее показательно то, как заканчивается письмо: Джек представляет себя и Фанни как обычных жертв Пьерпонта. Месяц спустя Джек, волнуясь и дрожа, рассказал Джесси о сложившейся ситуации. Пьерпонт ответил, что весной они с Фанни рассмотрят этот вопрос. Испугавшись отца, Джек всегда испытывал облегчение и благодарность, когда получал сочувственное внимание. После очередной встречи он сказал матери: "Мне трудно преувеличить мою благодарность за то, как папа принял мои откровения, и за то удовлетворение, которое я испытываю от того, что поговорил с ним. Это сделало меня менее синим, чем я был в течение нескольких месяцев". 11 декабря 1890 г. Джек и Джесси обвенчались в бостонской церкви на Арлингтон-стрит, и это бракосочетание попало на первую полосу газеты "Нью-Йорк Таймс".

Устная история, дошедшая до нас из семьи Морганов, утверждает, что Джек хотел стать врачом и стал банкиром только после того, как отец сделал это делом семейной чести. В 1892 году, в возрасте двадцати пяти лет, Джек стал партнером в банках Моргана в Нью-Йорке, Филадельфии и Париже. На протяжении двадцатилетнего делового сотрудничества Джек оставался внимательным наблюдателем своего отца, отслеживая его маниакально-депрессивные настроения и оказывая ему более щедрое сочувствие, чем получал в ответ, хотя к концу жизни Пьерпонта их отношения стали несколько более ровными.

Джек вошел в империю Морганов в критический момент. В июне 1893 года во время посещения австро-венгерского курорта Карлсбад умер Тони Дрексель, оставив после себя наследство, стоимость которого, по некоторым данным, составляла от 25 до 30 млн. долл. Передав Пьерпонту управленческий контроль в Нью-Йорке, семья Дрекселей сохранила контроль над компаниями Drexel and Company в Филадельфии и Drexel, Harjes в Париже. В октябре 1893 г. Энтони Дрексель-младший решил уйти на пенсию и посвятить себя светским удовольствиям, что позволило Пьерпонту укрепить контроль над взаимосвязанными партнерствами в Нью-Йорке, Филадельфии, Париже и Лондоне. На обеде в клубе Metropolitan - единственный раз в истории Morgan, когда партнеры из Нью-Йорка и Филадельфии сидели в одном зале, - он объявил о новом плане централизованного управления.

В ходе реорганизации 1895 г. компания Drexel, Morgan была переименована в J. P. Morgan and Company, а парижский офис стал называться Morgan, Harjes. Филадельфийский офис остался Drexel and Company, но семья Дрекселей ушла со сцены, и Пьерпонт назначил главой филадельфийского офиса Эдварда Т. Стотсбери, сына филадельфийского сахарозаводчика. В лондонском офисе J. S. Morgan and Company вскоре произойдет серьезная кадровая реорганизация. Среди четырех партнерств Моргана единственным общим знаменателем будет положение Пирпонта как всемогущего старшего партнера; его компаньоны, напротив, могут быть партнерами в некоторых, но не во всех фирмах. Пирпонт будет получать 35% прибыли объединенных домов. Теперь власть переходила из Лондона в Нью-Йорк, который оставался командным пунктом империи Морганов. Несмотря на многонациональный характер, империя Моргана будет базироваться в Америке, где непропорционально большой властью будут обладать партнеры в 23 Wall. Если Джуниус направил Пьерпонта в Нью-Йорк как менее значимый финансовый центр, то Пьерпонт направил Джека в Лондон, который вскоре должен был затмить Нью-Йорк. В преддверии беспрецедентного промышленного бума в Америке, который должен был привести к созданию огромных трестов, Дом Морганов как нельзя более кстати перенес центр тяжести на запад через Атлантику.

Громкое присутствие Пьерпонта Моргана на Уолл-стрит, 23, посетители могли наблюдать сразу же, как только входили в его застекленный, отделанный деревянными панелями кабинет. (Сидя на вращающемся стуле перед письменным столом с рулонной столешницей со стороны Брод-стрит, за которым зимой горел угольный камин, он поднимался, прохаживался и задавал вопросы своим партнерам по мере необходимости. Линкольн Стеффенс вспоминал, как он сидел в задней комнате со стеклянными боками и открытой дверью. Однако это ощущение доступа было иллюзорным, поскольку его властный взгляд мог превратить незваного гостя в студень. Он нервировал тех, кто задерживался у него в гостях, тем, что просто писал и не поднимал глаз. Стеффенс вспоминал, что "его партнеры не подходили к нему, пока он их не посылал, и тогда они выглядели встревоженными и вбегали, как конторские мальчишки". Даже партнеры называли его мистер Морган, или Старший. Так и сидел, выставленный напоказ, как карнавальная восковая фигура, человек, которого Бернард Барух назвал "величайшим финансовым гением, которого когда-либо знала эта страна". Он приглашал к близости, но затем отвергал ее; его аура была настолько устрашающей, что толпы людей расступались перед ним на тротуаре. Однажды, когда Крэгстон посетил епископ Епископальной церкви, Пирпонту удалось среди ночи остановить поезд на Вест-Шор, чтобы прелат смог вернуться в Манхэттен.

Существует множество историй о грубой нетерпеливости Пьерпонта и его экономном самовыражении. У него было мало внимания, и иногда он работал только с одиннадцати часов до трех-четырех часов дня, делая перерывы на бутерброд, пирог и кофе за рабочим столом. Спасая бизнес одного коммерсанта, он прервал его благодарные слова: "Нет, у нас сегодня трудный день. На это нет времени. Доброе утро". Немногие были посвящены в его мысли, и он часто имел свою собственную, не озвученную повестку дня. Журналист Кларенс В. Баррон рассказывает историю о молодом бостонском финансисте Ф.Х. Принсе, который обратился к Пирпонту за советом по инвестициям. Принс признался: "Я пожал мистеру Моргану руку, горячо поблагодарил его за большой интерес ко мне как к молодому человеку и сказал, что никогда не забуду его совета. В то время я знал, что он делает все возможное, чтобы погубить меня".

После смерти Джуниуса Пьерпонту пришлось ослабить свою автократическую хватку, поскольку объем работы перерос его потребность в доминировании. Он долго сетовал на свою неспособность делегировать полномочия - "такова моя природа, и я ничего не могу с этим поделать" - и не проводил официальных собраний своих партнеров вплоть до паники 1907 года. Несмотря на масштабность своего видения, Пирпонт был чрезвычайно внимателен к деталям и гордился тем, что мог выполнять любую работу в банке: "Я могу сесть за стол любого клерка, взять его работу там, где он ее оставил, и продолжить ее. . . .