противоречивые переплетения религии и политики в рамках секулярно-либеральной политики можно проследить исторически: роль пуританства в США XVIII и XIX веков, Англиканская церковь в Британии, место католической церкви в модерных Испании и Италии. В этих контекстах секуляризм подразумевал вмешательство, правовое и административное, в религиозную жизнь, дабы конструировать «религию» — в ее пространственных ограничениях, мирских надеждах и в границах рассуждения — то есть в определенных рамках[254].

С конца XIX века до настоящего момента египетское государство увлеченно вмешивалось в религиозные практики управляемого им населения[255]. С помощью национализации и прямого управления религиозными институтами государство стремится переопределить локации и модальности истинной религиозной практики в рамках проекта по созданию современной политической жизни. В то время как конституция провозглашает шариат основой египетского закона, на практике сфера влияния шариата была ограничена законами о личном статусе, в соответствии с модернистской логикой ограничения влияния религии сферой частного. Далее, в Египте искусство управления государством базируется на всем круге эпистемологических допущений, которые лежат в основе самой идеи «секулярного» — понятия причинности, темпоральности, пространства, пределов верифицируемого знания[256]. В этом смысле Египет нельзя анализировать вне дискурсивной логики секулярно-либерального способа управления, подобно тому как нельзя описать практики движения благочестия исключительно в религиозных терминах.

Модернистский проект по регуляции религиозных смыслов, который пытаются реализовать в ряде постколониальных государств (не только исламских), вызвал возражения и даже привел к сопротивлению. Один из тезисов, которые я защищаю в следующих главах, состоит в том, что эти вызовы, глубоко связанные с логикой секулярно-либеральной политики, невозможно понять лишь в контексте практик модерного государства. Отчасти причиной этого является то, что многие из форм сопротивления либеральной секулярности являются неумышленным следствием этических практик, которые не обязательно напрямую вовлекают государство. Кроме того, поскольку секулярно-либеральная политика устанавливает мнимое разделение между моралью и политикой, анализ, сфокусированный на государственной повестке, рискует подтвердить это идеологическое разделение, не подвергнув его должному критическому рассмотрению. Аналитические усилия в следующих главах направлены именно на решение вопроса, почему и как движения за этическое реформирование, подобные движению благочестия, подвергают сомнению ключевые допущения секулярно-либерального социального воображаемого, даже когда трансформация государства не является их целью.

Глава 3. Педагогика убеждения

Вопреки ожиданиям, заложенным развитием европейской истории, доступное образование и урбанизация не привели в мусульманском мире к упадку соблюдения религиозных предписаний. Вместо этого предписываемая государством система светского образования служила мотором для распространения интереса к различным формам исламских знаний и благочестивого поведения[257]. У современных граждан-мусульман, воспитанных в культуре массмедиа и всеобщей грамотности, больше возможностей знакомиться с доктринальными спорами и теологическими концепциями, что раньше было уделом лишь религиозных специалистов. Такая ситуация спровоцировала рост рынка переизданий классических текстов, а также появление новых жанров исламской этической литературы — все это оказалось доступно рядовым гражданам[258]. Кроме того, появление теле- и аудиомедиа сделало религиозные концепты классической традиции доступными даже для неграмотных мусульман, что еще более стимулировало интерес к религиозному дискурсу[259].

Поскольку эти популярные ресурсы направлены на обычных мусульман, а не ученых, организация и интерпретация материала отмечены стремлением к простоте, доступности и практической применимости. Даже классические тексты перепечатываются с новыми элементами: оглавление, справочные индексы, тематическое деление, комментарии к самым сложным местам. Все это сделало источники более доступными для широкой аудитории, взращенной на современной манере подачи материала.

Также весьма обширен рынок исламской этической и педагогической литературы, включающий брошюры и листовки, главной целью которых является информирование о практических правилах благочестивого поведения. Темы этих публикаций простираются от законов, регулирующих выполнение религиозных предписаний, вопросов формирования характера и моральных стандартов, до самообучения рецитации Корана. Такие брошюры-инструкции представляют собой гибридную форму знания. В них научные аргументы и канонические источники сочетаются с комментариями о повседневных заботах. Кроме этого, интерес к правилам поведения в соответствии с исламскими предписаниями в обыденной жизни также породил индустрию записи проповедей, религиозных уроков, а также радио- и телепрограммы, доступные для тех, у кого нет времени или возможности обращаться к печатным источникам[260].

Педагогика женского движения при мечетях берет на вооружение эти жанры исламской литературы и сохраняет их фокус на практических аспектах добродетельного поведения. Даже внимание его участниц к классическим комментариям к Корану и хадисам нацелено не на приобретение абстрактного понимания этих текстов, а на практическое знание, применимое в повседневной деятельности. Примером новой исламской литературы, широко используемой участницами движения при мечетях, являются пособия по фикху. Фикх — технический термин, обозначающий исламское право, в подобных пособиях он используется в качестве обобщающего термина для собрания правил и указаний, которыми следует руководствоваться в исполнении религиозных ритуалов и предписаний (‘ibādāt). Подобные брошюры легко найти в Каире, где они продаются буквально на тротуарах, например «Фикх для женщин» или «Фикх богослужения». Самое распространенное собрание, состоящее из трех томов, называется «Фикх Сунны». Эта книга появилась в 1940‐х годах и, по слухам. была заказана лидером «Братьев-мусульман» Хасаном аль-Банной, который написал для нее небольшое предисловие[261]. Эта книга превращает сложные юридические комментарии в список однозначных правил, которые легко понять, даже человеку не очень грамотному, и которые легко применить в практических ситуациях. Так, происходит то, что автор сам называет «упрощением фикха»[262]. Подобные пособия также любопытны тем, что они не отражают учение какой-то одной школы исламского права (мазхаба)[263], но представляют большинство мнений правоведов из четырех основных школ, что позволяет читателям избрать любую позицию из предложенных[264]. Такой доктринальный плюрализм иллюстрирует «постмазхабный» характер современной религиозности, толкуемый как talfīq, буквально — все бóльшая гибкость по отношению к верности мазхабу в исламе XII века[265].

Пособия по фикху имеют черты других форм исламской педагогической литературы, включая наиболее популярные фетвы (не общеобязательные религиозные мнения), которые сегодня широко распространяются в печатных и других медиаформах[266]. Бринкли Мессик отмечает, что в отличие от домодерного периода, когда фетвы в первую очередь являлись техническим средством для разрешения деловых и договорных проблем и предполагали ограниченное взаимодействие между вопрошающим и муфтием (юридическим консультантом), сейчас они оказываются востребованы при разговоре о практических проблемах повседневной жизни[267]. Фокус фетв сместился с правовых вопросов на религиозное поведение в быту[268]. Важно отметить, что новые исламские жанры, такие как фетвы или пособия по фикху, не просто меняют темы и способы аргументации; они описывают новую систему условий, в которых прежние обязательства приобретают новые направление и форму[269].

Ряд ученых указывают, что распространение исламских педагогических материалов привело к изменению