структур и источников религиозных авторитетов. Одним из показателей этих изменений, рассмотренных в главе 2, является пиетет к фигуре dā‘iya и сопровождающий его упадок уважения к традиционно подготовленному богослову, ‘ālim. Несмотря на повсеместное распространение подобных изменений, ясная картина власти, приписываемой фигуре dā‘iya, не складывается: у них нет общих социальных, классовых и гендерных черт. Далее, отсутствует и четкое понимание педагогической реальности, возникшей с распространением этих новых исламских знаний и материалов по этике. Какие властные формы они создают? В каких институциональных условиях эти материалы используются? Какова цель и условия такого использования? Поскольку уроки при мечетях являются важным способом использования и цитирования этих материалов множеством женщин из разных социальных групп при руководстве dā‘iya, я хочу найти ответы на эти вопросы в этнографическом анализе дискуссий, разворачивающихся в контексте этих уроков в мечетях.

Приведенные ниже этнографические зарисовки должны подчеркнуть три круга проблем. Во-первых, я описываю различные практические контексты, в которых женщины используют различные классические и популярные жанры исламской литературы, и то, как несравнимые формы аргументации основываются на общем понятии дискурсивной власти. Во-вторых, я рассматриваю, как классовые, гендерные и поколенческие иерархии влияют на выбор материалов об исламе, на интерпретации этих материалов и риторические техники, посредством которых закрепляется авторитет собеседников. В частности, меня интересует то, как члены, имеющие более низкий социальный статус, например младшие участники движения благочестия, или те, кто не владеет грамотой, адаптируют научные интерпретации канонических источников для своих повседневных нужд. Наконец, в завершение этой главы, я сфокусируюсь на том, как патриархальные концепции женской сексуальности, лежащие в центре исламской правовой традиции, обсуждаются, интерпретируются и используются участницами движения разного возраста и с различным социально-экономическим положением. Например, как работающие женщины, студентки и dā‘iyāt подчиняются строгим протоколам разделения полов (продвигаемым исламскими правоведами), в то же время пытаясь совмещать их с активной публичной жизнью? Только рассматривая подобные вопросы, мы можем приблизиться к пониманию практических проблем, с которыми сталкиваются женщины, пытающиеся восстановить традиционные исламские добродетели в таком социальном контексте, где все подчинено потребностям светской жизни, а логика происходящего враждебна проекту, продвигаемому движением благочестия.

Призывы в текстах

Когда мы впервые встретились в 1995 году, хадджа Фаиза, высокая женщина 45–50 лет, вела уроки в мечети Умара, где собирались представители среднего класса, уже более 10 лет. Выбирая мягкие интонации, она строит свои уроки вокруг Корана и хорошо известной антологии высказываний Пророка XIII века «Сады праведных»[270]. Подробный разбор этих книг со слушателями занимает у нее несколько лет, после чего цикл начинается сначала. Многие женщины приносят свои копии книг, часто делают заметки на полях, когда хадджа Фаиза комментирует отдельные стихи и отрывки. Никому не позволяется прерывать поток ее разъяснений, только пятнадцать минут из двухчасового урока отводится на ответы на вопросы, которые женщины пишут в записках и передают ей. Сидя на подиуме, хадджа Фаиза медленно и спокойно говорит в микрофон на разговорном арабском, иногда цитируя пассажи из канонических текстов на безупречном красивом арабском. Ее комментарии к Корану и «Садам праведных» часто включают отрывки из работ известных правоведов, как классических, так и современных (например, Ибн Касир (ум. 1373) и Юсуф аль-Кардави (род. 1926))[271]. На вопросы о конкретных формах почитания Бога и молитвы она отсылает аудиторию к книге, которую я уже упоминала, «Фикх Сунны».

Когда я беседовала с ней о ее траектории в качестве dā‘iya, хадджа Фаиза ясно дала понять, что, несмотря на диплом о двухгодичной подготовке по исламоведению частного института в Каире, ее познания в доктринальных вопросах являются самоприобретенными[272]. Прежде чем развился ее интерес к религиозной педагогике, хадджа Фаиза получила диплом бакалавра по экономике и политологии в Каирском университете. Пытаясь поступить в университет аль-Азхар, она, как и многие dā‘iyāt, получила отказ, поскольку не имела подготовки в религии. По ее собственным словам, хадджа Фаиза изначально реализовывала свой интерес в религиозной педагогике, преподавая в одной из первых исламских школ начального и среднего образования, в привилегированном районе Каира. Позже она несколько лет занимала там должность главного администратора и тогда же начала вести неформальные уроки по рецитации Корана в мечети Умара. Этот опыт пробудил в ней интерес к глубокому прочтению этого текста, а не только заучиванию и красивой рецитации. Так она начала знакомиться и знакомить свою аудиторию с экзегетикой Корана и чуть позже хадисов. В том, что ее интерес к рецитации Корана был важным шагом на пути к ее участию в преподавании, хадджа Фаиза напоминает и других dā‘iyāt, которых я знаю. (Во всех мечетях, где я работала, имеются еженедельные уроки рецитации Корана для взрослых и детей.)

Приобретя последовательниц в мечети Умара, хадджа Фаиза ушла со своей работы в исламской школе и сейчас, кроме уроков в трех мечетях для высшего класса (включая мечеть Умара), руководит небольшой благотворительной некоммерческой организацией, которая помогает малоимущим женщинам и детям. Вскоре после того как преподавание сделалось основной работой, хадджа Фаиза получила государственную лицензию. Она сделала это задолго до того, как государство сделало их обязательными; это демонстрирует осторожность, с которой хадджа Фаиза подходила к работе в области da‘wa. Она едва ли комментирует политические события в Египте или мире и стала еще более аккуратна после 1996 года, когда государство обратило более пристальное внимание на уроки при мечетях. Несмотря на осторожности, с 1997 года, когда я завершила свои полевые исследования, власти периодически отменяли ее уроки без каких-либо объяснений.

Стиль аргументации отличает хадджу Фаизу от других dā‘iyāt, с которыми я работала, в особенности ее строгая приверженность научным источникам, на которые она опирается, выстраивая свои уроки и в фундированном комментарии, которым она сопровождает тексты. Стиль аргументации хадджи Фаизы основывается на долгой традиции научного комментария в исламском правоведении, которую она интегрирует в структуру и ход публичной лекции. Эти качества придают ее занятиям нотку академизма, созвучную чувствам ее образованной аудитории. Отвечая на вопросы о социальных и религиозных практиках — например, о поведении в социальной ситуации или правильном исполнении религиозного ритуала, — хадджа Фаиза осторожно проговаривает несколько позиций ученых без каких-то частных рекомендаций. Предлагая ряд мнений на каждую тему, она обучает свою аудиторию практике интерпретации, предполагающей значимость индивидуального выбора и права любой мусульманки следовать своему выбору. Использование концепций прав и выбора хадджой Фаизой иллюстрирует то, как дискурс либерального гуманизма стал оформлять обсуждение религиозных вопросов в современном Египте (в особенности среди высших классов), но было бы ошибкой игнорировать то, как ее аргументация далека от этого дискурса. Как