Какое облегчение! Нас встречают. Я с благодарностью пожала ему руку:

– Вы Аджус?

Это был не Аджус, а оператор, нанятый Аджусом для меня. Его звали Абдуфата Элми. У него было обаятельное симпатичное лицо с тонкой козлиной бородкой.

– Зовите меня Абди, – сказал он.

Аджус ждал нас в гостинице. Дорога, где всего пару часов назад шли бои, снова была открыта для проезда транспорта. Война пока закончилась.

– Идем, идем со мной, – торопил Абди.

Мы вышли в зал прибытия. Я была в джинсах и длинной рубашке. Абди привез мне толстый зеленый платок, закрывающий голову и плечи, что, впрочем, совсем не помогало мне сойти за местную. Нас с Найджелом толкали и отпихивали. Никто не улыбался. Мы пробились сквозь толпу зазывал, носильщиков, таксистов – под охраной бойцов армии Африканского союза. Все они были уроженцами Эфиопии и Уганды, в зеленой камуфляжной форме и с автоматами Калашникова. В каких только многолюдных местах мне не приходилось бывать, но это место было совершенно особое. Толпа здесь была взвинчена, опасна, как и окружающий ее хаос. Он был вездесущ, этот хаос, он пронзал воздух, был в легких каждого человека в аэропорту, ядовитое испарение гражданской войны. По крайней мере, мне так казалось. Я велела своему воображению умерить пыл.

Толпа носильщиков обступила багаж, который выгрузили из самолета. Многие были голые по пояс, костлявые, блестящие от пота. Я протянула свой багажный талон высокому и тощему, как жердь, молодому человеку. Вдруг что-то со свистом пронеслось в воздухе у меня над головой. Я оглянулась и увидела дородного эфиопского солдата с кнутом в руках. Заметив, что я смотрю на него, он улыбнулся и игриво помахал передо мной кнутом. Потом размахнулся и снова опустил его на кучу багажа и спины суетливых робких носильщиков. Если таким образом он пытался отделить настоящих носильщиков от потенциальных воров, то было непонятно, как он их различает. Вжжжжик! Сутулый сомалиец отскочил в сторону. Вжжжжик! Этот удар достался юноше, держащему мой талон. Он едва успел с торжествующим видом водрузить себе на голову мой грязный черный рюкзак. Похоже, промедление считается в Могадишо одним из самых страшных грехов. Хватай и беги. С каждой минутой простоя риск получить кнутом по спине возрастает в несколько раз.

Абди тоже торопил нас. Мы почти бегом добрались до парковки, где нас ожидал внедорожник «мицубиси», опять же под охраной военных. Наш носильщик, не обратив внимания на удар кнутом, быстро погрузил наши вещи в багажник. Я сунула ему пять долларов – целое состояние в стране, где взрослый человек живет в среднем на двадцать долларов в месяц. Я никогда в жизни не видела, чтобы людей били кнутом. В этом плане Сомали меня сразу огорошило. Пока мы выбирались из аэропорта, я все думала, не надо ли было дать носильщику двадцатку.

Помимо нас с Абди в машину поместились трое других мужчин – водитель и два мрачных вооруженных охранника. Эти парни состояли на службе Переходного федерального правительства и должны были сопровождать нас повсюду, куда бы ни поехали. Насколько я поняла, сомалийские солдаты получали официальную зарплату за охрану иностранцев, но им требовалось приплачивать, чтобы они не продали нас какой-нибудь банде. Все это покрывала сумма, которую следовало отдавать Аджусу.

На земле Могадишо выглядел совсем не таким привлекательным, как с воздуха. Нет, он, может, и ничего, если обращать внимание только на пурпурные бугенвиллеи на белых стенах и не замечать развалин, заколоченных окон в домах, провалившихся внутрь крыш и пулевых пробоин, точно оспа покрывающих все строения. Этот город явно пережил апокалипсис.

Мы мчались на полной скорости, лишь пару раз притормозив на пропускных пунктах. Один раз мимо промелькнул грузовик с четырьмя тощими подростками и пулеметом в кузове. Длинный ствол торчал сзади, как копье.

Я спросила у Абди, что он знает об утренних беспорядках в аэропорту, которые заставили переволноваться весь самолет. Абди снисходительно покачал головой, как местный старожил, а не эмигрант из Найроби, бывающий в Могадишо только по большим праздникам.

– Ну постреляли немного, – усмехнулся он. И прибавил, что между боевиками и охраной аэропорта часто происходят стычки.

– А убитые есть?

Абди меланхолично пожал плечами:

– В Сомали каждый день кого-нибудь убивают. Вот и сегодня пять-шесть человек пристрелили.

Несколько часов спустя мы с Найджелом стояли на крыше отеля «Шамо», вдыхая теплый влажный морской воздух. В вечернем свете город снова преобразился, и вид был потрясающий. Могадишо раскинулся перед нами – экзотический курорт, нежащийся в лучах заходящего солнца. Длинные узкие улочки, низкие дома окрасились в нежные пастельные оттенки розового и голубого, почти серебристого в сумерках цвета. Густая богатая зелень деревьев, что росли между домами, придавала пейзажу сочность и контраст. Вдалеке вздымались синие океанские волны. Город был красив вопреки самому себе.

По приезде из аэропорта мы успели кратко побеседовать с владельцем гостиницы – толстым мистером Шамо, по-видимому выходцем из богатой семьи. У него были дома в Танзании и Дубае, а у его братьев даже какой-то завод. Судьба улыбнулась мистеру Шамо, когда в 1992 году в Могадишо явилась команда «Си-би-эс Ньюс» во главе со знаменитым Дэном Ратером – героем урагана. Они снимали репортаж о гражданской войне и готовящемся прибытии в Сомали войск США. Кто-то попросил мистера Шамо приютить журналистов в его скромной тогда гостинице, даже если им придется спать на полу. Деньги, которые они заплатили, позволили мистеру Шамо превратить свою резиденцию в полноценный пятиэтажный отель, защищенный высокими стенами, и нанять вооруженную охрану. Понятно, что теперь дела у отеля идут не лучшим образом. Мистер Шамо сказал, что он бывает в Могадишо наездами, тем более что двое его детей живут в США, один в Атланте, второй в Северной Каролине.

Он выдал нам ключи от номера с огромной кроватью королевского размера, большим гардеробом и ванной. Я и Найджел поселились вместе из соображений экономии, а еще Аджус предупредил нас, что мы должны делать вид, будто мы женаты. «Так надо, чтобы не смущать прислугу, – объяснил он мне по телефону. – В исламе свободные отношения считаются харам». Харам – это арабское слово, которое обозначает все запретное.

Мне оно было знакомо по предыдущим путешествиям. Ну а в Могадишо, где исламисты контролировали целые районы, устанавливая там крайнюю форму шариата, запрещая музыку, телевидение, спорт, понятие харам распространялось на очень многие вещи. Я читала, что по законам Аль-Шабаб, одной из главенствующих экстремистских группировок, мужчины должны носить бороды, а женщинам запрещено появляться на улице одним.

Мы смотрели, как темнота медленно захватывает город, и думали каждый о своем. Странно, но вдалеке горели огни. Выходит, в Могадишо – там, где есть электричество, – свет не отключают на ночь? Багдад, например, с наступлением ночи почти целиком погружается в темноту.

– Ты веришь, что мы здесь, Найджел? – спросила я.