В один из первых вечеров в «Хамре» я приоделась и тоже вышла к бассейну. Заказала пиво, пытаясь делать вид, что я не хуже других. Все журналисты вокруг говорили о работе – кто с кем встречался, у кого брал интервью или договорился об интервью на следующей неделе. Меня захлестнула волна радостного возбуждения. Наконец-то я среди людей, у которых есть чему поучиться!

Я подошла к группе парней у одного столика и сказала:

– Привет! Я Аманда!

Они все заулыбались и пожали мне руку – как коллеги, товарищи. На вид им было лет по тридцать. Ах, как здорово! А потом один из них спросил, где я работаю.

– «Пресс ТВ».

– А что это?

Я стала объяснять, что это иранская телекомпания и, конечно, я планирую вскоре уволиться, как только найду другую работу.

Последовало долгое пренебрежительное молчание. Свет фонарей, отражаясь в бассейне, бросал на нас зеленую рябь.

– А вы? – спросила я, пытаясь сместить фокус. – Вы где работаете?

Они назвали своих работодателей – все из США, все крупные серьезные медиакомпании. Мы поболтали еще с минуту, а потом они под разными предлогами ушли, оставив меня одну.

В первые недели в «Хамре» кто бы и что у меня ни спросил, я не знала, что отвечать. Откуда я? Из маленького городка в штате Альберта, Канада. Где я закончила аспирантуру? Я вообще не училась в университете, не говоря уж об аспирантуре. Кем я работала прежде, чем приехала сюда? Хм… никем. Все эти люди говорили на непонятном мне языке, как иностранцы. Я никогда не бывала в Вашингтоне, не знала Нью-Йорк. Я, конечно, читала сайты ведущих новостных агентств в Интернете, но мало была знакома с медиасферой США. В Багдад я попала точно так же, как попадала в другие города – Бейрут, Алеппо, Хартум, Кабул, но я не училась в Йеле или Колумбийском университете. Я много работала и использовала любую возможность пообщаться с профессиональными журналистами, но всякий раз чувствовала себя не в своей тарелке.

Не все они были снобами. Однажды я познакомилась с репортером «Эн-би-си Ньюс» Ричардом Энгелем. Это был привлекательный спортивный человек чуть ниже меня ростом, с ослепительной улыбкой и выбритыми, как у моряка, висками. Когда настал неотвратимый момент и я призналась, что работаю на «Пресс ТВ», он отнесся к этому сочувственно и сказал, что и сам начинал как фрилансер. Впервые он приехал в Ирак в 2003 году, и из оборудования у него была одна ручная видеокамера. А теперь, по прошествии пяти лет, он ведущий тележурналист на «Эн-би-си Ньюс». Вскоре я узнала, что его назначили иностранным шеф-корреспондентом всего канала.

– Все где-то начинают, – говорил он мне, – воспринимайте это как первую ступень карьеры. Но только не забывайте, что нужно двигаться дальше.

Месяц спустя я уволилась из «Пресс ТВ» и стала работать внештатным корреспондентом «Франс 24» – парижской телевизионной станции, вещающей на английском. Я сделала для них репортаж об Иракском национальном симфоническом оркестре, об иракских беженцах, возвращающихся домой, и о трудной жизни палестинских беженцев в Багдаде. И как во времена «Пресс ТВ», меня потрясали встречи с простыми иракцами. Когда я видела усталого врача в переполненной ранеными больнице, учительницу в Шадр-Сити, которая выметает из класса осколки оконного стекла, разбитого взрывом, братьев-сирот, продающих «Клинекс» на улице, я не могла не чувствовать трагизма их положения. И помочь им хоть немного, донести до мира весть об этих людях, живущих среди войны, было для меня честью.

Денег мне хватало лишь на самое необходимое. За каждую минуту в эфире «Франс 24» перечисляла мне тысячу пятьсот евро, а также я продолжала вести колонку в газете моего родного города, но почти все забирали расходы, связанные со съемками репортажей. Всякий раз нужно было нанимать водителя, переводчика, оператора, редактора, а еще три тысячи в месяц уходили на оплату номера в «Хамре». У меня появился друг – скромный американский фрилансер Дэниел, которого, как и меня, не принимала журналистская тусовка. Иногда мы вместе стояли у меня на балконе и наблюдали, как они роятся там внизу – смеются, выпивают, плавают и танцуют. Мы прозвали их мажоры. Хотя с одной девушкой из их компании – американкой по имени Джули – у меня сложились теплые отношения. Она была моей ровесницей и, как все, работала в ведущем новостном агентстве.

– Знаешь, – сказала она однажды за стаканом вина, когда мы сидели у меня в номере, – а они все на тебя злятся.

– Почему? – удивилась я, недоверчиво глядя на Джули. Я недавно вернулась из отпуска – мы с Келли путешествовали по Португалии. Что же могло произойти в мое отсутствие?

Оказалось, что один из постояльцев «Хамры» нашел на «Ю-Тьюбе» мое видео двухмесячной давности, снятое еще во время работы на «Пресс ТВ». Я и не знала, что «Пресс ТВ» выкладывает все репортажи в Интернет. Джули скинула мне ссылку. Когда я открыла ее, внутри у меня все похолодело от ужаса. На экране иранский ведущий спрашивал у меня, почему ведущие западные средства массовой информации поддерживают политику Джорджа Буша, если количество погибших в Ираке американских военных перевалило за четыре тысячи. Я стояла на раскаленной крыше пустого отеля «Палестина», у меня за спиной мирно шелестели пальмы. И я ответила ему то, что искренне считала правдой. К тому времени я не успела еще повидать иностранных журналистов. Те, что мне встречались, работали в надежно охраняемой Зеленой зоне, получая информацию на пресс-конференциях Временного коалиционного правительства. А иракцы с канала «Аль-Хурра» рассказывали, как западные журналисты предпочитают поберечь жизнь и здоровье, которые, согласно политике некоторых компаний, не всегда застрахованы, и нанимают местных, чтобы те делали для них выездные интервью. А затем клепают сборный материал, сидя в полной безопасности у себя в офисе.

«Дело в том, – говорила я репортерским голосом, над которым так упорно трудилась, – что они не знают, что тут на самом деле происходит. Они живут в охраняемых комплексах, внутри Зеленой зоны. И по контракту не имеют права выезжать в Красную зону, где сейчас нахожусь я…»

Боже, кто тянул меня за язык? Я представила, как все мажоры собрались вокруг компьютера и на все лады высмеивают каждое мое слово. Мне стало дурно. С момента своего появления в «Хамре» я переживала, что никто не хочет со мной общаться, а сама дала такого маху, рассуждая о журналистах, которых тогда еще в глаза не видела. Не успев проработать в Багдаде и двух месяцев, я присвоила себе право вещать с позиции мудрости и опыта, по телевидению, и что самое ужасное, это теперь увековечено на «Ю-Тьюбе» и доступно для просмотра всем желающим.

Господи, какую чушь я несла! Может быть, не совсем по своей вине, меня отчасти дезинформировали, но правды это не умаляло – в Красной зоне полно журналистов, которые там работают и живут. Об этом я узнала позже. Казалось, на моей журналистской карьере можно ставить жирный крест. Я больше не пыталась расширить круг профессиональных знакомств в Багдаде. Позор тяжелым грузом лег мне на плечи. Я проверила баланс своего банковского счета и стала искать дешевые билеты на самолет, решив, что надо перебираться в другое место – может быть, в Африку. Раньше успокоить нервы мне помогала дыхательная гимнастика или медитация, которой я научилась в хостелах Индии, но здесь это не помогало. Я зашла в тупик. Я страдала от одиночества и депрессии.