В ходе религиозной оттепели 1943–1948 гг. наблюдалась некоторая либерализация в отношении государства к мусульманским религиозным объединениям: были приостановлены репрессии против зарегистрированных служителей исламского культа, частично восстановлена работа Духовного управления, дано согласие на проведение первого за 22 года съезда мусульманского духовенства, поставлены на учет некоторые действующие общины и т. д.

Но уже с 1948 г. процесс регистрации общин замедляется, а контролирующие и регулирующие органы получают установку сдерживать рост религиозной активности населения.

Антирелигиозная кампания конца 1950‐х – первой половины 1960‐х гг. привела, в первую очередь, к увеличению числа незарегистрированных религиозных объединений. При этом и государство, и Духовное управление в Уфе в той или иной форме продолжали взаимодействовать с рядом не поставленных на учет общин.

После отстранения от власти Хрущева новым руководством страны были сделаны выводы о непродуктивности политики выдавливания религиозных объединений и служителей культа из общественной жизни.

Вместе с тем Совет по делам религий при Совете министров СССР и другие органы власти, регулировавшие и контролировавшие религиозную жизнь в Советском Союзе, не были заинтересованы в том, чтобы все реально действовавшие религиозные объединения в стране получили регистрацию. Если бы это было сделано, то для всех стало бы очевидно, что работа самого Совета и вовлеченных в научно-атеистическую работу ведомств, общественных организаций и отдельных лиц была неэффективной. Понимая, что борьба с религией приведет только к уходу в подполье значительной части верующих, власти не препятствовали деятельности незарегистрированных религиозных общин при соблюдении ими определенных условий (они должны были проводить лишь основные религиозные обряды, не вовлекать молодежь и т. д.).

Несмотря на декларировавшийся принцип отделения церкви и религиозных объединений от государства и его институтов, Духовное управление в Уфе в эпоху реального социализма окончательно превратилось в один из органов, контролировавших соблюдение советского законодательства о культах. В таком качестве институт муфтията встретил наступление перестройки.

Всероссийский мусульманский съезд в Москве и первые выборы муфтия

Для большинства мусульман Российской империи Февральская революция 1917 г. явилась полной неожиданностью. В мемуарах лидера башкирского национального движения Ахмет-Заки Валиди (1890–1970) приводится эпизод, который ярко иллюстрирует повседневную жизнь мусульманских депутатов Четвертой Государственной думы (1912–1917) накануне революции. Политические лидеры мусульман в буквальном смысле проспали революционные события в Петрограде. Валиди не указывает точную дату, но, по-видимому, описываемый случай относится к 22 или 23 февраля (7–8 марта). Когда он явился в один из первых дней революционных событий в Петрограде на квартиру, занимаемую депутатами-мусульманами, то застал их спящими: накануне они всю ночь играли в карты. Они стали уверять Валиди, что никакой революции нет и скоро будет наведен порядок[368].

Таким образом, даже если наиболее осведомленные в политическом отношении мусульмане (депутаты парламента) не смогли оценить масштаб событий в столице империи, для большинства последователей ислама в России революция тем более стала сюрпризом[369].

Однако вскоре мусульмане поняли, что новый режим готов предоставить им и представителям других «терпимых» и даже «нетерпимых» религий права, за которые они боролись долгие годы. Временное правительство и председатель Государственной думы стали получать приветственные телеграммы от мусульман из разных регионов, в которых выражалась надежда на обретение равных прав с православным большинством[370].

Временное правительство действительно отменило положения имперского законодательства, дискриминирующие представителей инославных и иноверческих религий[371]. Осужденные за так называемые религиозные преступления (богохульство и т. п.) были освобождены из тюрем.

Однако конфессиональная политика Временного правительства отличалась непоследовательностью. В начале августа 1917 г. произошел откат от провозглашенного ранее курса на равенство всех религий. Правительство пошло на сближение с бывшей Синодальной церковью, которая де-юре и де-факто сохраняла статус государственной церкви и продолжала пользоваться рядом привилегий по сравнению с инославными церквями и религиозными организациями, представлявшими иноверческие вероисповедания[372]. По мнению российского историка М. А. Бабкина, поворот Временного правительства «вправо» в вопросах вероисповедной политики привел к тому, что план созвать Особую комиссию по мусульманским делам так и не был реализован[373].

Изначально в правительственных кругах была распространена точка зрения, что новая Россия должна быть внеконфессиональным (аконфессиональным) государством[374]. За это выступала, в частности, кадетская партия, игравшая ключевую роль в первом составе Временного правительства[375]. Концепция внеконфессионального государства была отражена в двух ключевых нормативно-правовых актах той эпохи, относившихся к религиозной сфере: постановлениях Временного правительства «Об отмене вероисповедных и национальных ограничений» (20 марта (2 апреля) 1917 г.) и «О свободе совести» (14 (27) июля 1917 г.).

Однако в дальнейшем идея внеконфессионального государства была отвергнута как неприемлемая, и вместо нее Совещание по общим вероисповедным вопросам при Временном правительстве выдвинуло концепцию «культурного сотрудничества»[376]. Суть ее заключалась в том, что государство поддерживает сотрудничество со всеми без исключения религиозными организациями в стране, что не исключает определенных преференций некоторым из них. Но концепция внеконфессионального государства не была полностью забыта. Как отмечает М. И. Одинцов, политика правительства большевиков в религиозной сфере – по крайней мере, в первое десятилетие советской власти – в целом соответствовала принципам внеконфессионального государства[377].

Смена общественного строя в России не могла не затронуть институт муфтията. Примечательно, что первой коллективной акцией мусульман после Февральской революции стало смещение с должности и арест ставленника правых кругов империи муфтия ОМДС Мухаммед-Сафы Баязитова[378]. В глазах верующих Баязитов олицетворял рухнувший режим, ограничивавший права мусульман. Не помогло бывшему муфтию и признание им и заседателями ОМДС новой власти. Временно исполняющим обязанности муфтия стал один из трех кадиев Салихджан Урманов[379].

Казалось бы, мусульмане должны были при первой возможности ликвидировать сам институт муфтията, созданный с целью контроля над их религиозной жизнью. Но этого не произошло. Доверие к муфтияту со стороны мусульман не было утрачено, и этот институт был сохранен. К началу ХХ в. Духовное собрание воспринималось татарами Российской империи как национальное учреждение. Таким образом, даже когда непопулярный М.‐С. Баязитов возглавил ОМДС, вопрос о демонтаже института муфтията не стоял на повестке дня[380].

Вопрос о будущем Духовного собрания обсуждался на Первом Всероссийском мусульманском съезде, проходившем 1–11 (14–24) мая 1917 г. в Москве. Среди обсуждаемых на съезде вопросов были: государственно-территориальное устройство России с учетом интересов мусульман, изменения в трудовом законодательстве, реформа шариатских предписаний, касающихся прав женщин, отношение к продолжавшейся мировой войне и др.[381]

Шестого мая было принято решение о реорганизации ОМДС. В результате на базе Духовного собрания в Уфе было создано Диния назараты (министерство религии). Председателем его был избран татарский мусульманский богослов Галимжан Баруди (1857–1921). Это был первый случай в истории института муфтията в России, когда сами