национальную идентичность в православном государстве. В результате присвоения татарским населением империи института муфтията возникла легенда, что он был известен предкам татар задолго до падения Казани в 1552 г. В советское время эта точка зрения была распространена в 1920–1930‐е гг. В дальнейшем она модифицировалась, и в более поздних нарративах подчеркивались одни аспекты истории муфтията и затушевывались другие. Но неизменным сохранялся основной тезис: этот институт сыграл важную роль в деле сохранения духовной культуры татарского народа. Изменения в интерпретации истории муфтията стали во многом отражением тех процессов, которые происходили в системе советских духовных управлений мусульман.

Эта точка зрения противоречила взглядам ряда советских историков, религиоведов и публицистов (Л. Климовича, А. Аршаруни, Х. Габидуллина, Г. Ибрагимова и др.), рассматривавших муфтият как исключительно колониальное учреждение, навязанное мусульманам и служившее инструментом их порабощения и угнетения.

Усилению значения ОМДС как национального института для татар способствовали также и стремление имперских властей не допустить расширения влияния Духовного собрания за пределы татарских и башкирских общин, и кадровая политика муфтиев.

По мере укрепления ОМДС и изменения характера внутренней и внешней политики в стране менялось и отношение властей к муфтияту. С 1860‐х гг. Духовное собрание стало рассматриваться некоторыми чиновниками (в основном губернаторами, возглавлявшими регионы с мусульманским населением) как институт, который содействовал сплочению последователей ислама и усилению их влияния на проживающие рядом малые народы. Поэтому во второй половине XIX в. все чаще стали звучать мнения отдельных государственных деятелей, выступавших за ликвидацию ОМДС. Но позиция министерства внутренних дел сводилась к тому, чтобы сохранять ОМДС в качестве основного партнера властей в отношениях с мусульманскими подданными империи, но при этом ограничивать его влияние границами татарских и башкирских общин.

В результате во второй половине XIX в. в России сформировалась плюралистическая система управления религиозными делами мусульман, в рамках которой одни общины находились в юрисдикции муфтиятов, а другие – военной или гражданской администрации. Был окончательно завоеван Северный Кавказ и покорена Средняя Азия. В этих двух регионах отдельные муфтияты так и не были учреждены, хотя идея институализации мусульманского духовенства поддерживалась не только мусульманами, но и некоторыми чиновниками – по крайней мере, на Северном Кавказе[355]. Перед имперскими бюрократами стояла дилемма: с одной стороны государству необходимо было иметь подконтрольные туземные элиты в лице духовенства, с другой – власти не доверяли ‘улама’ и считали, что с мусульманской ученостью неразрывно связан фанатизм[356]. Оптимальным решением для многих чиновников виделось назначение на «духовные» должности не вполне образованных, но лояльных российскому государству людей.

В Туркестане муфтият не создавался, поскольку здесь преобладала модель вероисповедной политики, которая характеризуется в научной литературе как «игнорирование ислама»[357]. Предполагалось, что без поддержки со стороны государства любых институтов, связанных с исламом, мусульманская религия исчезнет сама по себе:

Исторический же опыт показывает, что система игнорирования магометанской веры и ее служителей способствовала постоянному упадку сплоченности народа, исповедующего ислам, и даже в некоторых случаях облегчала присоединение к христианству… Лишенный внимания государства, ислам постепенно теряет свое значение в жизни исповедующих его людей. Путем лишь полного его игнорирования возможно, по мнению высшей администрации края, надеяться на изменение уклада жизни вошедших в состав Империи мусульман[358].

Иными словами, государство в вопросе регулирования исламского сегмента религиозного рынка в отдельных регионах (Туркестане и ряде областей Закавказья, неподконтрольных Духовным правлениям в Тифлисе) придерживалось (пусть и не вполне последовательно и осознанно) принципа невмешательства – laissez-faire. Было невозможно появление крупной фирмы или фирм, но при этом действующими правилами ограничивалось число мелких участников рынка.

Проводя в жизнь политику «игнорирования ислама», имперские чиновники ошиблись в своем расчете. Произошло как раз обратное: именно в тех регионах, где не было муфтиятов до середины 1940‐х гг., ислам не только не исчез, но и сумел сохранить свое значение среди разных категорий населения вплоть до распада СССР.

Такое различие в моделях управления религиозными делами мусульман в империи можно объяснить следующим образом. В некоторых случаях государство считало издержки, связанные с созданием и поддержанием деятельности муфтията, приемлемыми, а в некоторых случаях – чрезмерными. Хорошим примером, иллюстрирующим этот тезис, является Северный Кавказ, который населен большим количеством разных народов, исповедовавших ислам. Учитывая, что не только у каждого народа, но зачастую даже у каждого села были свои адаты (обычаи), подчинение всего региона одному муфтию представлялось нецелесообразным. Это понимали и в самой Уфе, поэтому ОМДС не стремилось реально контролировать общины на территории Северного Кавказа, хотя формально даже имперские власти не отрицали, что юрисдикция Духовного собрания распространяется на этот регион[359]. История Духовного управления мусульман Северного Кавказа (ДУМСК), созданного в 1944 г., подтверждает справедливость сказанного выше. Этот муфтият функционировал только благодаря поддержке властей, и как только эта поддержка ослабла, он прекратил свое существование – в 1989 г., то есть еще до распада СССР.

Тот факт, что Духовное собрание в Уфе стало восприниматься татарами Европейской России и Сибири как национальный институт, не означал, что у них больше не осталось к нему претензий. Критику вызвали, в частности, те люди, которые становились муфтиями. С 1865 по 1915 г. власти назначали на эту должность людей, не имевших религиозного образования и не вполне компетентных в вопросах шариата. Политические и религиозные лидеры татар и других тюркоязычных народов России постепенно пришли к пониманию того, что они сами должны выбирать муфтия. Добиться этого мусульманам удалось только после падения в стране монархии.

Глава II

Институт муфтията в Советской России (1917–1991)

Не жутко ли читать, что в твердом исповедании веры православный митрополит Сергий остался далеко позади мусульманского муфтия Риза Эдин Бек Фахредина? Большевики требовали, чтобы он подписал заявление, что мусульманская религия не подвергается преследованиям.

– Мне 75 лет, – отвечал старик, – я прожил их, не унижаясь до лжи.

Александр Амфитеатров. Стена плача и Стена нерушимая

В данной главе я рассматриваю эволюцию института муфтията в Советской России. Как и в предыдущей главе, в фокусе моего внимания находится бывшее Оренбургское магометанское духовное собрание (ОМДС) в Уфе. Это учреждение трижды меняло свое название с момента падения монархии в 1917 г. и до окончания советской эпохи в истории России. В 1917 г. на базе ОМДС было создано Диния назараты (букв. – министерство [по делам] религии) при правительстве Национально-культурной автономии мусульман тюрко-татар внутренней России и Сибири (Милли идаре). В 1920 г. Диния назараты было преобразовано в Центральное духовное управление мусульман внутренней России и Сибири (ЦДУМ). С 1948 по 1992 г. ЦДУМ было известно как Духовное управление мусульман европейской части СССР и Сибири (ДУМЕС)