– Обыкновенно я не связываюсь с судами, из которых нужно вычерпывать воду чаще, чем трижды в два дня, – сказал Улаф, стоя у мачты и обыскивая реку опытным взором. – Но если б наш «Змей» пропускал чуть больше, я бы охотно посмотрел, как вы, ребята, пыхтите. Во времена моего отца мы гребли так гребли! Сбивали море веслами, пока оно не делалось густым, как каша. Никто не сидел и не ждал, когда ветер подует, куда нам нужно! – Послышалось недовольное фырканье (мы слыхали эту песню уже раз сто), но старик как ни в чем не бывало продолжал: – Все вы рыхлые, будто горячий конский навоз. Такая нынче молодежь, что я готов поклясться: Один смотрит, куда катится мир, и его единственный глаз плачет.

Над головой Улафа трепетал и хлопал выцветший красный парус, а викинги начинали беспокойно ерзать, ведь мы подошли к чужой земле. Населявшие ее люди и духи могли оказаться враждебными, особенно если узнали бы, что мы язычники. Поскрипывание досок и канатов «Змея» вдруг стало казаться мне похожим на человечьи крики и стоны. Я будто слышал, как испуганное дитя спрашивает меня: «Ты уверен, что нам нужно сюда идти? Это не опасно? Нам не сделают больно, как в прошлый раз?» Теперь, когда вместо головы Йормунганда на носу возвышался крест, «Змей» казался другим. Он будто стал уязвимым. И не я один испытывал зловещую тяжесть оттого, что за нами наблюдали. Пока мы шли вдоль франкского берега, нас пронзали острые, как буравчики, взгляды. Хотя мы не вывесили щитов и не надели ни кольчуг, ни шлемов, те, кому принадлежала власть в королевстве, должны были скоро пронюхать, кто мы такие: корабли, подобные нашему, нечасто появлялись в этих водах.

Кнорр, собиравший подати, не исчез, как я предполагал, а входил в устье, держась у противоположного берега, подальше от нас. Он следовал за нами, как птица, которая кормится падалью и следует за волками. Похоже, франки с опаской встречают чужестранцев, и даже морские границы их государства, хоть они и удалены от столицы, охраняются. Как объяснил нам Сигурд, Карл овладел необозримыми землями и провозгласил себя императором по примеру древних римлян. Тот, кто обладает такой властью, наверняка осмотрителен, умеет навести порядок и, что для нас особенно тревожно, располагает большим войском. Если в открытом море мы чувствовали себя как дома, то, оказавшись в устье реки, я ощущал в животе ледяной страх, который никак не мог растопить.

Отец Эгфрит вышел, держа в руках свернутую шкуру, на нос «Змея», где, смущенно ежась, стояла Кинетрит. Затем развернул шкуру и поднял ее, а женщина, чуть улыбнувшись, скрылась за этим занавесом, чтобы справить нужду в ведро. Эгфрит почтительно отвернулся, и я с неохотой подумал о том, что должен благодарить его за заботу о ней. Бедная! Верно, несладко женщине жить одной на корабле среди нас, звероподобных воинов. А ведь она еще и дочь уэссексского лорда.

Как бы то ни было, опасность ей угрожала так же, как и всем нам. Отец Эгфрит не преминул сообщить, что на востоке, между Эльбой и Эмсом, многих саксов убили по приказу Карла за преданность старым верованиям. Служитель Белого Христа хотел макнуть их в воду, но они не дались, а потому их головы и плечи разлучились навсегда. Когда я пересказал историю другим по-норвежски, Брам сомкнул мохнатые брови и, откусив от ломтя хлеба, который сжимал в кулаке, сказал:

– Что-то непохоже, чтобы этот Карл был христианином.

– Может, саксы просто воняли, как овечий зад? – предположил Бьорн. – Королю надоело зажимать нос, и он приказал священникам, чтобы их помыли, а когда они стали противиться… – Бьорн провел ребром ладони по горлу.

– Это называется крещением, – сказал я. – Тебя толкают в воду. Ты ныряешь язычником, а выныриваешь христианином.

Мои слова показались викингам нелепицей, и волки Сигурда встретили их возгласами недоверия.

– Они, что же, думают, будто Одина и Тора можно смыть с нас водичкой? – проговорил Арнвид, и лицо его сморщилось, как огузок.

– Хотел бы я посмотреть на раба Христова, который решится макнуть меня головой в воду, – громко сказал Свейн Рыжий, глядя на отца Эгфрита (монах смотрел на нас и, как мне показалось, пытался улавливать нить нашего разговора).

– Нет такой глубокой реки, Свейн, – сказал я, подразумевая, что вымыть богов из его головы не легче, чем зацепить багром луну и стащить ее с неба.

Мое немудреное замечание положило конец беседе о крещении, и я взглянул на Эльдреда: станет ли он говорить с франками от нашего имени, как я пообещал Сигурду? Выбирать олдермену не приходилось, но и терять ему было нечего, кроме своей жалкой жизни. Поэтому мы не знали, согласится ли он. А кроме того, здешние господа могли ему не поверить. Это показалось мне вполне вероятным, когда я увидел, как он скорчился на корме «Змея», точно овчарка, которую побили за украденную еду.

Там, где соленая вода смешивалась с пресной, устье сужалось. Берега заслонили нас от морских ветров, и пытаться идти под парусом стало бесполезно, особенно против течения. На обоих кораблях застучали весла: мы приготовились грести. Улаф, Флоки Черный и Брам спустили парус и тоже сели на скамьи. По берегам, что казались нам створками каких-то ворот, тянулись песчаные холмы, наметенные ветром, а на них рос тростник, похожий на вздыбленную шерсть злой собаки. Там, где вода соприкасалась с сушей, волны вырубили в песке ступеньки, над которыми вились сотни стрекоз. Я видел их даже издалека: они неистово мелькали, наполняя воздух странным мерцанием. Жирные чайки с воплями кидались под корму «Змея», жадные до рыбьих потрохов, что люди выбрасывают за борт, входя в реку из моря. Над носом корабля, словно туча выпущенных стрел, пронеслась стайка стрижей. Все они, как один, резко метнулись в сторону, огибая песчаную отмель.

Я греб, мои мышцы то сжимались, то расслаблялись, и тепло от них разливалось по всему телу. Наконец мы увидели первых людей: словно вырастая из тростника, они появлялись среди песчаных холмов и стояли неподвижно, как камни. Казалось, целое войско мертвецов восстало из земли. Я прикоснулся к висевшему у меня на шее оберегу – маленькому резному изображению головы Одина, которое прежде принадлежало Сигурду. Слаженно погружаясь в воду, наши весла и весла «Фьорд-Элька» издавали сладостный мерный звук, извещавший о нашем прибытии христианского бога и его рабов, что смотрели на нас с берега. Помыслы здешних людей были известны лишь им самим, но я мог побиться об заклад, что они объяты страхом: во Франкию пришли волки Сигурда.

На борту «Змея» разгорелся спор о том, смогут ли франки, если они нам не рады, поразить нас из своих луков. В конце концов все согласились, что идем мы далеко от берегов и движемся быстро, а потому стрелки должны будут метить туда, где мы окажемся лишь через несколько мгновений. Чтобы такой выстрел стал смертельным, нужно обладать редким мастерством или быть удачливым, как Тор.

– Давайте надеяться, что попадут они не в нас, а в то козлиное дерьмо на «Фьорд-Эльке», – пошутил Бьярни, показывая большим пальцем назад, но лишь немногие из викингов улыбнулись.

Франков, следивших за нами с берегов, стало так много, что, пускай сейчас их стрелы были не слишком опасны, потом, на суше, нас могли ожидать немалые трудности.