На рубеже веков простые люди предпочитали менее интеллектуальное чтение, поскольку, как объясняет Евгений Добренко, «вчерашний неграмотный крестьянин», став новым массовым читателем, был «изначально не готов воспринимать сложную культуру» и «требовал культуры упрощенной» (2011, 100) Дешевые издания так называемой массовой литературы печатались и потреблялись в огромных количествах. Бен Хеллман пишет, что обычный тираж «составлял несколько тысяч экземпляров», а тиражи книг, рассчитанных на массового читателя, доходили до двухсот тысяч (Хеллман 2016, 167). Популярную детскую литературу часто объединяли с этими стилистически непритязательными произведениями, предназначавшимися низшим классам. Детективные рассказы, включая истории о Шерлоке Холмсе, Нике Картере, Иване Путилине или Нате Пинкертоне, были особенно любимы мальчиками, в то время как девочки предпочитали популярную и весьма плодовитую Лидию Чарскую, героинями повестей которой становились волевые девушки, способные к состраданию. По-прежнему популярны были иностранные произведения – как переводы, так и адаптации европейских текстов. Переводы иностранных авторов, включая Марка Твена, Александра Дюма и Эжена Сю, теперь публиковались частями в газетах и еженедельных журналах. Часто местом действия подобной сериальной беллетристики становились зарубежные города, а героями также были иностранцы, особенно в детективах (Brooks 2003, 142). В 1908 году журнал «Огонек» начал публиковать серию «Приключения Шерлока Холмса в России», в которой иностранный сыщик действовал в местных условиях (Brooks 2003, 116)18. Еще большей популярностью пользовались детективные сериалы о Нате Пинкертоне и Нике Картере. Они создавались по иностранным образцам русскими авторами, которые сочиняли динамичные и не слишком аналитические истории. Джефри Брукс считает, что популярность этих серий отчасти объяснялась их «американским колоритом»: перенос действия на американскую почву и изображение сыщиков-американцев придавали книгам экзотичности (2003, 144). Десятки русских подражаний Пинкертону наводнили рынок популярной литературы, так что можно было говорить о настоящей мании – «пинкертоновщине».

Интересы и вкусы массового читателя были противоположены предпочтениям интеллигенции, которая находилась под влиянием и очарованием модернистских тенденций, приходивших из Европы. Существовало твердое убеждение: то, что человек читает, определяет, каким он станет; таким образом, грамотность должна была позволить низшим классам получить доступ к высокой культуре образованного общества. В 1909 и 1911 годах дебаты о том, каким должно быть образование для народа, дошли до Государственной думы, где определялись задачи грамотности и образования. В то же время педагоги и филантропы, чтобы противостоять влиянию массовой коммерческой беллетристики, заказывали у издателей книги и направляли их бесплатно или по сниженным ценам в библиотеки и школы, а иногда напрямую раздавали городским и сельским жителям низших классов (Brooks 2003, 295–298). Чтобы оказать содействие растущему числу читателей и компенсировать нехватку книг, в 1911 году в московской Городской бесплатной библиотеке-читальне открылось первое детское отделение, укомплектованное штатом профессионалов, которые использовали немецкую модель детских читален, а также – с целью привлечь детей к книгам и чтению – недавно созданную американскую «методику рассказывания» (Арзамасцева 2009, 13). Примерно в это же время в Санкт-Петербурге и Москве начали выходить первые специальные журналы, в которых детские книги рассматривались с позиций эстетики, а не педагогики. Стали появляться библиографические списки детских книг и критические исследования, объяснявшие, кто такие дети и что они должны читать (Литвин/Litvin 1972, 290). Педагог Константин Венцель развивал идею «свободного воспитания», основанного на уважении личности ребенка и развитии его способностей, а не на стремлении руководить им; эти идеи стали популярны, поскольку освобождали детей от «тирании родителей и учителей» (Kirschenbaum 2001, 21). Впервые редакторы и издатели стали интересоваться читательскими запросами самих детей и пытаться отвечать на них. На рубеже веков русские дети все еще с интересом читали произведения иностранных авторов, таких как Луиза Мэй Олкотт, Фрэнсис Ходжсон Бернетт, Артур Конан Дойл, Гилберт Кит Честертон, Редьярд Киплинг, Джек Лондон, Льюис Кэрролл, Карло Коллоди, Майн Рид и Фенимор Купер (Брандис 1980, 154–174). Благодаря детским пристрастиям эти классические иностранные авторы сохранили свою популярность и продолжали издаваться и в советские годы, потому что в Союзе, по крайней мере поначалу, напрямую интересовались у детей, что те хотят читать.

Так же как и в Соединенных Штатах, продолжалась неизбежная борьба высокой и низкой культуры. Видный редактор и писатель Корней Чуковский (1882–1969) настойчиво выступал против массово тиражируемой второсортной детской литературы. Он находил недостатки в повестях Чарской, которые считал сентиментальными и глупыми. Чуковский высоко ценил детский ум и воображение. Более того, он считал детей великолепными словотворцами, мастерски использующими возможности языка, и верил, что детская речь, детское поведение и творческое начало являются источниками врожденных знаний и имеют большее значение для общества, чем опыт крестьян или рабочих (Арзамасцева 2003, 214). В своих критических и литературных произведениях Чуковский осуждал навязывание детям стилистически сложной модернистской прозы и поэзии. Символизм, акмеизм и футуризм – все внесли свой вклад в детскую литературу, как прямой, так и в форме подтекста или пародии. Ставя под сомнение давно укоренившееся мнение, что детская литература пережила период возрождения, когда Советы после Октябрьской революции получили контроль над обществом, Ирина Арзамасцева считает, что «на деле, Октябрь придал ей [детской литературе] свою идеологическую окраску. Собственный язык, а это главное в искусстве, она получила чуть раньше», в модернистский период (2003, 112). С приходом к власти Сталина и педагогика, и детская литература стали развиваться согласно директивам Коммунистической партии, точнее – воле вождя. Но предшествовавший революции продуктивный творческий период оказал влияние как на популярную, так и на высокую культуру и оставил след в литературе и педагогике, а голоса некоторых ведущих поборников народности и демократии в детской литературе будут продолжать звучать и в советский период.

Советское образование и детская литература: поле битвы конфликтующих идеологий

Временное правительство пало в октябре 1917 года. В январе 1918‐го большевики официально провозгласили создание Российской Советской Федеративной Социалистической Республики, и разразилась трехлетняя гражданская война между Красной армией, сражавшейся за большевистскую форму социализма, и разрозненными группировками, назвавшимися Белой армией, которую составляли сторонники монархизма, капитализма и различных альтернативных форм социализма. Несмотря на ужасные потрясения и вооруженные конфликты, которыми отмечен этот период, 17 февраля 1918 года в официальной государственной газете «Правда» появилась статья «Забытое оружие», в которой утверждалось, что детские книги являются «важным оружием» образования, и сообщалось, что новое правительство обязано незамедлительно организовать производство соответствующих новых книг. Статья ясно дает понять, что большевики сразу признали важность и актуальность детского чтения и образования для воспитания будущих советских граждан, которые будут готовы подчинить свои личные потребности коллективным интересам нового общества. Но все-таки многие вопросы оставались без ответа. Какие книги и каких авторов необходимо издавать?