послужило толчком для первых серьезных попыток создания новой советской детской литературы (2013, II; 2008, 4). В поисках образцов для образовательной теории Наркомпрос изучал современные прогрессивные практики Европы и Америки, которые поощряли индивидуализм и креативность, развитие социальных связей, изучение окружающей среды, а также искусств и ремесел (Fitzpatrick 1970, XV). Согласно рекомендациям Наркомпроса, направленным на поддержку всеобщего начального и среднего образования, грамотность и чтение при новом режиме должны были стать доступны всем. В 1921 году школьная программа была обновлена и пересмотрена в соответствии с этими задачами, после чего началась дискуссия о создании так называемой новой литературы для детей, которая призвана была показать общество будущего, которое предстояло построить.

Детские издатели играли в этот период важную роль. Благодаря ленинской новой экономической политике (1921–1928), которая, допустив ограниченное частное предпринимательство, позволила поднять разрушенную гражданской войной экономику, 1920‐е годы были отмечены значительным ростом частных издательств – таких как смелая и новаторская «Радуга», которая специализировалась на детской литературе и выпускала книги талантливых авторов и иллюстраторов, в том числе аполитичные детские стихи Маршака и Чуковского. На протяжении десяти лет «Радуга» была самым большим частным издательством, выпускавшим сотни книг ежегодно и оказывавшим значительное влияние на детское чтение (Хеллман 2016, 280).

В 1921 году Горький, Чуковский и некоторые другие писатели составили для издательства Зиновия Гржебина обширный и подробный список рекомендуемой к изданию детской литературы (Горький 1989, 76–80). Он был разделен по возрастным группам. Детям пяти–девяти лет предлагались русские народные сказки, волшебные сказки Пушкина, Жуковского, Андерсена и братьев Гримм, а также адаптации мировой литературной классики, включая «Илиаду», «Энеиду» «Тристана и Изольду», «Дон Кихота», «Путешествия Гулливера», «Мюнхгаузена». В список для читателей от девяти до пятнадцати лет входили «Хижина дяди Тома», «Приключения Тома Сойера», «Приключения Гекльберри Финна», «Маленькие женщины», «Маленький лорд Фаунтлерой», «Песнь о Гайавате» и длинный перечень произведений Диккенса. Также были рекомендованы приключенческие повести, рассказы о путешествиях, научная фантастика и произведения таких авторов, как Фенимор Купер, Майн Рид, Жюль Верн, Эдгар Аллан По и Редьярд Киплинг. Интересно, что в этом списке упомянуто не так много русских авторов, скорее он напоминает перечисление изданий XIX века и того, что читало в детстве поколение родителей. Марина Алексеева также указывает, что деятельность издателей по-прежнему в большой степени ориентировалась на запросы самих детей (1982, 128), что свидетельствует о том, что идеи «свободного воспитания» в это время еще не утратили влияния. К сожалению, эта тенденция вскоре оборвется.

В 1924 году XIII съезд партии потребовал, чтобы детская литература развивалась на принципах социализма, и таким образом утвердил институциализацию детской литературы в рамках предписанной догмы. Оцениваемая по ее идеологическому и воспитательному потенциалу, детская литература, так же как и литература для взрослых, в новом Советском государстве должна была воспитывать и внушать детям советские идеалы и ценности. Отныне в детской литературе главное значение придается идеологическому потенциалу, а не педагогическому содержанию и запросам читателей.

Возглавив в 1924 году Главный комитет политического образования (Главполитпросвет), а затем работая заместителем наркома просвещения (1929–1939), Надежда Крупская требовала пересмотра детских фондов всех публичных библиотек, чтобы выяснить, насколько они соответствуют идеологическим задачам и способствуют развитию юных социалистических умов (1924). Прямым результатом ее усилий стало исключение из советских библиотек и вычеркивание из издательских планов волшебных сказок, поскольку они своими вымыслами и мелкобуржуазностью якобы отвлекали детей от реальной жизни. Лозунгами педагогов в то временя стали: «Сказка отжила свое». «Кто за сказку – тот против современной педагогики» и – самый простой и действенный – «Долой всякие сказки!» (Петровский 2006, 246). Вместо того, чтобы служить площадкой для дебатов, детская литература стала полем битвы конфликтующих идеологий.

Продолжая нападать на жанр сказки, Крупская написала статью под названием «О „Крокодиле“ Чуковского» и опубликовала ее в «Правде» 1 февраля 1928 года. Она обрушилась с критикой на те уроки, которые, как ей казалось, заключены в полюбившейся читателям сказке (Balina «Fairy Tales» 2005, 106–207). Крупская обвинила «Крокодил» в том, что там содержится «политически опасная чепуха», а также оскорбление народа и антисоветские тенденции (Петровский 2006, 88–92). Чуковщина – унизительный термин, образованный от фамилии Чуковского, олицетворял все те качества, которые Крупская считала наиболее вредными для детской литературы: антропоморфизм, буржуазную психологию, эскапистскую фантастику, отсутствие социалистических ролевых моделей и аполитичную тематику (Петровский 2006, 83). Но именно эти качества нравились юным читателям и именно они определяли лучшие произведения новой литературы, которая создавалась для советских детей. Отметим, что эти же качества можно найти и в «Удивительном волшебнике из страны Оз» Баума. Деятельность Крупской поспособствовала печальному концу замечательной русской сказочной традиции, а Чуковского привела на грань профессиональной и личной катастрофы, что вынудило его написать пространное письмо в свою защиту, в котором он опроверг обвинения Крупской. Луначарский, как нарком просвещения, опубликовал 11 февраля в газете «Вечерняя Москва» свой отклик, в котором заявил, что волшебная сказка – если ее очистить и правильно использовать – поможет развить у детей здоровое воображение. 25 февраля 1928 года Горький также направил в редакцию «Правды» письмо, в котором выступил в защиту своего друга. Но несмотря на эту поддержку, запрет на переиздание «Крокодила» сохранился. А по мере того, как Сталин сосредоточивал партийную власть в своих руках, были введены и другие ограничения.

Вскоре пространство советской детской литературы попало под пристальный контроль и стало весьма опасным. 23 июля 1928 года Центральный комитет издал постановление «О мероприятиях по улучшению юношеской и детской печати», в котором высказывалась недовольство высокими ценами и низким качеством литературы для молодого поколения и отмечалось частое использование «элементов нездорового приключенчества и неумелость освещения социальных тем», а также «сухость изложения и отсутствие привлекательной, живой фабулы» (Центральный комитет 1954, 377). Многие детские авторы оказались под ударами прозвучавшей в печати критики. Даже Маршак попал под обстрел со стороны партийного руководства за то, что издавал веселые развлекательные детские книги вместо воспитательных. Так что в декабре 1929 года Горькому пришлось защищать его перед властями. Эти нападки на детских писателей были предвестниками огромных беспрецедентных перемен, которые предстояло пережить детской литературе и книгоизданию. Евгений Добренко считает 1929 год началом сталинской революции, в ходе которой Сталин избавился от оппозиции, начал коллективизацию в деревне и «превратил термин „советский“ из синонима гетерогенности в синоним поляризации» (Dobrenko 2011, 98–99). Таким образом, все споры и дискуссии о литературе, включая детскую, закончились, и, как утверждает Добренко, с 1929 года сталинская концепция советской литературы «стала основой для политики в области литературы» (2011, 99).

Вскоре советы ликвидировали все частные предприятия, возникшие в годы нэпа, закрыли издательства